Валентин Булгаков - Как прожита жизнь. Воспоминания последнего секретаря Л. Н. Толстого

Но в 1921 году «Живая церковь» еще бурлила.

Епископ Антонин был первым иерархом, перешедшим на сторону «Живой церкви». Вернее, он был ее инициатором. Это был пожилой человек, архиерей старого посвящения, прошедший все нужные для посвящения в архиереи богословские школы. Седой, грузный человек, любивший своим баском рассказывать смешные анекдоты из церковной жизни. Некоторые, кому вольно было, называли его карьеристом, – по-моему, напрасно. Мне лично Антонин рисуется, на основании нескольких наших встреч с ним, действительно человеком прогрессивным, ненавидевшим в нашей старой Церкви ее тесную связь с самодержавием, ее полную зависимость от чинуш вроде Победоносцева, ее отход от всего высокого, что было в христианстве, весь ее пошлый, поповский, затхлый, тяжелый дух. Когда Церковь при советской власти была отделена от государства и получила свободу, для епископа Антонина настало время действовать. И он действовал по совести и по убеждению, прославившись, между прочим, тем, что, когда в 1922 году, в связи со страшным голодом на Волге, правительство решило изъять в пользу голодающих крестьян церковные ценности, он, вопреки патриарху Тихону и большинству церковников, поддержал это предприятие и сам работал в комиссии по разборке и классификации серебряных и золотых крестов, иконных риз, потиров, дискосов и т. д., и т. д.

Сторонником «Живой церкви» был и митрополит Александр Введенский, переведенный из Петрограда в Москву после какого-то скандала, когда он подвергся на улице публичному оскорблению от одного из своих идейных противников. В Петрограде, впрочем, Введенский был не митрополитом, а всего только протоиереем. Но даже и этот сан, казалось, был присужден ему не по принадлежности: в самом деле, Введенский ничем не напоминал почтенных, седовласых и с выпячивающимся вперед брюшком носителей золоченого протоиерейского креста, каких мы видывали и знавали. Нет, это был всего только коротковолосый и стройный молодой человек лет 30, с маленькой черненькой бородкой. Кажется, даже чуть ли не в пенсне! Типичная наружность молодого помощника присяжного поверенного!.. Вместе с наружностью молодого адвоката Введенский был одарен и довольно живым и изящным адвокатским красноречием.

В Москве, после отделения «Живой церкви» от патриаршей, Введенский быстро прошел степени архимандрита, епископа, архиепископа и сделался, со своими коротко подстриженными волосами и черненькой эспаньолкой, митрополитом и членом высшего «живоцерковного» управления.

Кажется, он, как и Антонин, появился сначала на одном из религиозных диспутов в качестве оратора из публики, а потом, тоже как Антонин, стал получать специальные приглашения выступить.

Диспут вчетвером (Луначарский, Антонин, Введенский и я) прошел в большой аудитории Политехнического музея при блестящей и напряженной обстановке. На одного материалиста и атеиста тут обрушились трое «религиозников», хоть и не стоящих на общей платформе. Конечно, оробеть от этого Луначарский не мог. Ему это только придавало сил, и можно сказать, что в этот вечер он дал все, что только мог дать, защищая научное и революционное атеистическое миросозерцание. Выполнил и я свой долг, как умел.

У двух архиереев, старого и нового, скороспелого, была совершенно различная манера говорить. Антонин говорил не спеша, иногда серьезно, иногда добродушно, не отказываясь прибегать к шуточке и к анекдоту, – Александр Введенский, можно сказать, стремительно несся вперед на крыльях слова. Ничего специфически-церковного, конфессионального в его речи и помину не было. И самый язык, самое построение фразы были современны, и авторитеты, на которые молодой и талантливый оратор ссылался, не имели ничего общего с библейской или церковной историей. Это были не Давиды и не Соломоны, не Блаженные Августины и не Филареты, – это были Александр Блок, Верлен, Реми де Гурмон и тому подобные, отнюдь не церковные и не богословские светила.

В пользу религии говорил не митрополит и не протоиерей, не священник даже, а тоже «верующий» (по-своему, по-интеллигентски) молодой столичный помощник присяжного поверенного, потолкавшийся по литературным кружкам, начитавшийся поэтов, особенно декадентских, и захваченный их тонкими, изысканными «неповседневными» и не всегда здоровыми религиозно-эстетическими переживаниями и чувствованиями. Не знаю уж, нужны ли религии такие защитники или нет. Но публике необычный оратор-митрополит нравился, и она охотно ему аплодировала.