Валентин Булгаков - Как прожита жизнь. Воспоминания последнего секретаря Л. Н. Толстого

И. Э. Грабарь являлся постоянным сотрудником отдела, членом коллегии и даже, сколько помню, заместителем Троцкой в качестве заведующей отделом. Он ежедневно по нескольку часов проводил в отделе, летая из одного конца морозовского особняка в другой, во все входя, со всеми перекидываясь оживленными репликами, преподавая директивы Детинову, принимая каких-нибудь иностранцев, интересующихся русским искусством, и т. д., и т. д. Слух о предполагающейся покраске дома «бывшего Станицкой» и о неразрешенной проблеме выбора колера покраски быстро дошел до него. Маленький, коренастый и подвижной «карпаторосс» (фамилия Грабарь – карпаторосского происхождения), с подстриженными рыжеватыми усами и голым черепом, всполошился: «Конечно, надо снять слой за слоем все многолетние наслоения извести и краски, установить первоначальный колер и окрасить стильный особняк в этот колер!..» – Ну, а кто будет наслоения снимать? – «Кто же может сделать это лучше, чем Чириков?! Конечно, надо обратиться к Чирикову!»

Слово Грабаря в отделе – закон. «Подняли» Чирикова. Энергичный Грабарь сам явился с Г. О. Чириковым на двор нашей усадьбы. Они долго в разных местах скребли и подчищали перочинными ножичками наружную стену дома и, наконец, установили, что красить дом необходимо в зеленовато-оливковый цвет, выделив, однако, колонны, барельефы и наличники окон посредством окраски их в белое. Так и решили.

Радуясь новому достижению, я дал соответствующие указания мастерам ремонтно-строительного отделения – и через некоторое время дом наш преобразился: свеженький, чистенький, он выделялся среди обветшавших, замызганных, давно не ремонтировавшихся домов улицы приятным, нарядным зелено-белым пятном.

Разумеется, я горячо поблагодарил Игоря Эммануиловича и его помощника за произведенную ими работу. Добавляю, сильно забегая вперед, что, когда в 1928 году, в год 100-летнего юбилея Толстого, поднялся снова вопрос о наружной окраске здания Толстовского музея, то установлено было, что определение колера первоначальной окраски будто бы сделано было Грабарем и Чириковым ошибочно и на этот раз перекрасили дом в классический оранжево-золотистый тон московского ампира.

Так или иначе, здание обновилось, – совершенно обновилось и приведено было в полный порядок как снаружи, так и внутри. Его узнать было нельзя. Я распорядился даже натереть паркеты, что по тогдашним временам всяческой нужды и нужды в воске уже нелегко было сделать.

Еще до окончания ремонта выехали, наконец, и все прежние обитатели из дома, и он окончательно стал «нашим», домом Толстовского музея.

Не могу не рассказать об одном характерном эпизоде, связанном с отъездом одной случайной обитательницы из обновлявшегося пречистенского особняка. Как-то подхожу я, возвращаясь из деловой поездки по городу, к парадному крыльцу здания. Смотрю – стоит воз, наполовину нагруженный разными вещами, в том числе и картинами из бывшего генч-оглуевского собрания, которых у жильцов оставалось, как я знал, еще довольно много. Оказалось, что как раз уезжают и вывозят свое имущество последние два-три жильца. Порадовался в душе, сие видя. Иду в подъезд – и останавливаюсь, пораженный открывшимся мне зрелищем: хорошенькая дамочка и какой-то незнакомец тянут вместе по полу на веревке взятого с верхней площадки лестницы и привязанного за «беломраморную» шею микеланджеловского «Давида». Давид как раз загремел головой по ступенькам крыльца, когда я собрался было на это крыльцо подняться.

– Здравствуйте, товарищ Б[улгаков]! – весело приветствовала меня дамочка. – Вот мы и уезжаем!

– Какое же право, – воскликнул я, – имеете вы увозить этот бюст? Ведь он вам не принадлежит! Это – высокоценный предмет искусства, который находится на учете в Отделе по делам музеев и охране памятников искусства и старины. (Тут я отчасти присочинил, но только отчасти, поскольку я уже докладывал о бюсте Детинову). Такое произведение не может быть предметом частной собственности. Оно должно найти свое место в одном из музеев. Я прошу вас немедленно отвязать веревку и оставить бюст в покое!

– Как? Что?! Какое вы имеете право?! – всполошилась красавица.

– Да, имею право как сотрудник Отдела по делам музеев. Еще раз прошу, чтобы вы немедленно отвязали веревку. Бюст останется здесь. Я не хочу, чтобы он попал в частные руки и стал предметом спекуляции!

– Спекуляции?! Какой спекуляции?! – взвизгнула дама. – Вы меня оскорбляете! Я протестую.