Валентин Булгаков - Как прожита жизнь. Воспоминания последнего секретаря Л. Н. Толстого

Прерванная поездка в Сибирь. – Лето в г. Владимире-на-Клязьме. – Покосы. – Памятники древности. – Путешествие пешком в г. Суздаль. – Боголюбово. – Церковь Покрова на р. Нерли. – Суздальские монастыри. – Царская тюрьма для сектантов. – 90-летие со дня рождения Л. Н. Толстого. – Детское утро Т. Л. Сухотиной-Толстой в Москве. – Речь на тему: «Лев Толстой и наша современность». – Выступления в зале Тенишевского училища и в конференц-зале Академии наук в Петрограде. – Д. С. Мережковский в роли капельдинера на моей лекции. – Ф. И. Шаляпин в «Русалке» Даргомыжского.

С 1914 года я не был на своей родине, в Сибири, и не навещал матери. Я решил сделать это летом 1918 года. Впервые отправился я в Сибирь не через Тулу – Самару, а через Вологду – Вятку. Мне доказали, что северный путь короче. На одной из больших станций за Вологдой поезд наш задержали, и мы простояли на этой станции два или три дня. Сначала никто не понимал, в чем дело, а потом оказалось, что дальше, под Вяткой, восстали пленные чехословаки, организованные в особые военные отряды, вследствие чего сообщение с Сибирью было временно прервано. Сначала все рассчитывали, что восстание будет быстро ликвидировано и что движение железнодорожное все же возобновится, но потом нам объявили, что поезд дальше не пойдет, и предложили всем вернуться восвояси.

Движение поездов на восток, в Сибирь, не возобновлялось с тех пор в течение… двух лет. Мятеж чехословаков, задержавшихся в Самаре, в Казани и отступивших все же, в конце концов, на Урал, слился с восстанием адмирала Колчака. Сибирь обратилась в новый плацдарм контрреволюции, сношения с сибирскими городами прекратились, и в течение двух лет я уже ничего не слыхал ни о своей матери, ни о сестре Наде. Между тем, последняя успела за эти два года выйти замуж за врача д-ра Шваненберга, потерять мужа, погибшего во время тифозной эпидемии, и остаться молодой вдовой с маленькой дочкой на руках.

На обратном пути из Вологды в Москву я познакомился в вагоне с симпатичным спутником, мещанином и домовладельцем г. Владимира-на-Клязьме, который, узнав, что я хотел бы летом где-нибудь отдохнуть и поработать литературно, предложил мне поселиться у него. Мне предоставлялись, за весьма умеренную плату, и отдельная комната, и вегетарианский стол. Я принял это предложение и… вместо Томска очутился в древнем стольном русском городе, овеянном столькими воспоминаниями о князьках и князьях-феодалах, об их гражданской, строительной и художественной деятельности, об их взаимной борьбе и о кровавых столкновениях с кочевниками-татарами.

Жил я во Владимире хоть и уединенно, но очень счастливо. В этой жизни совмещалось многое, особенно радовавшее мою душу, и прежде всего обаятельная природа владимирских окрестностей и наслаждение чудными образцами древней национальной архитектуры, тихий, спокойный уклад жизни небольшого, уютного русского города, напоминавшего мне в этом отношении родной Кузнецк, и, наконец, воспоминание о покойном Рафаиле Буткевиче, жившем во Владимире в ссылке, а потом здесь же арестованном в 1915 году за подписание воззвания «Опомнитесь, люди-братья» и просидевшем долго в местной тюрьме, – все это делало для меня Владимир не чужим, а «своим», родным городом.

Хотя революция уже обожгла своим дыханием и древний, маленький и тихий Владимир, и украшенное колоннадой здание бывшего Дворянского собрания на главной улице стало цитаделью новой власти, но быт городка в 1918 году все же еще не переменился. Так же сидели в своих уютных деревянных особнячках и домиках, окруженных вишневыми садами, местные ех-дворяне и мещане, так же действовал базар, куда съезжались крестьяне из ближайших деревень, так же звонили колокола церквей и монастырей, так же тихи и малолюдны были немощеные, но чистенькие и приглядные улицы.

В начале лета Владимир весь утопал в пышно цветущих вишневых садах, и это придавало ему много поэзии. И при домике моего хозяина имелся прелестный небольшой вишневый сад, в который я любил выходить, чтобы сквозь сетку веток, облитых пеной белых, розоватых цветов, полюбоваться высоким и теплым голубым небом.

Охотно уходил я также в овраги и поля, густо заросшие травой и цветами, за околицей города, и подолгу, бывало, лежал там, с книгой или без книги, в густой траве, наслаждаясь солнечным теплом и слушая стрекотание кузнечиков. Или принимал солнечные ванны, расположившись на высоких, оголенных, как скалы, глинистых береговых уступах над исторической Клязьмой, к юго-западу от города.