Валентин Булгаков - Как прожита жизнь. Воспоминания последнего секретаря Л. Н. Толстого

Что делать? Завели карточную игру. Кто умел, играли в стуколку. Стуколка процветала с утра до вечера. А там, где-то вдали, гремели выстрелы. Решалась судьба защищавших Кремль юнкеров, решалась судьба старого строя.

И странным казалось это безделье молодых, здоровых людей, членов богатой буржуазной семьи, уклонившихся от непосредственного участия в боях и предоставивших другим защищать дорогой для богачей и капиталистов социальный строй. Почему бы им, в самом деле, не помочь юнкерам? Но буржуа вообще ничего не делали своими руками. Так и тут, отнюдь не будучи расположены подставлять лоб под пули, они были убеждены, что юнкера должны это сделать за них, а сами… отдавались стуколке.

Встал вопрос о моей прописке. Я посетил находившийся неподалеку от дома Кузнецовых участок. В пустых комнатах застал скромно одетого рабочего, который объяснил, что он назначен комиссаром участка, но к работе приступить не может: все служащие бойкотируют новую власть, на службу не явились, а ключи от шкафов и столов остались при них.

С братом Веной мы сделали не совсем безопасную «вылазку» на Красную площадь. Конечно, пешком: трамвай бездействовал. Великолепная площадь выглядела зловеще-пустынной. Спасские и Никольские ворота в Кремль были наглухо заперты. Одна из меньших башен Кремля, над рекой, была разбита пушечным ядром. Повреждена была и белая башня Никольских ворот. Глухо доносились издалека пушечные выстрелы. Бой продолжался.

Когда, наконец, Кремль сдался и бомбардировка прекратились, А И. Кузнецов предложил мне проехаться с ним на извозчике по городу, чтобы осмотреть изъяны, нанесенные боем городским строениям, а кроме того, навестить архитектора, разрабатывавшего план нового дома, который собирался построить себе Александр Иванович. Я принял это предложение.

Мы увидали повреждения, причиненные кремлевским башням, следы ядер на фасаде красного кирпичного здания Городской думы (ныне музея В. И. Ленина), сбитую майолику на фронтоне гостиницы «Метрополь» на Театральной площади, одну-две изувеченные колокольни на Поварской улице.

– Так, так! Чем хуже, тем лучше, – повторял Александр Иванович, как попугай.

Чувствовал ли он, что приходит конец его богатству, его могуществу? Мне кажется, да. Но может быть, не хотел этого показывать.

В одном из переулков на Поварской или на Малой Никитской мы нашли небольшой одноэтажный особнячок профессора Московского технического училища Кузнецова. Это и был тот архитектор, которому Александр Иванович заказал разработку проекта нового дома. Невысокий, худощавый человек лет 40–45, с одними усами и с серьезными глазами на несколько утомленном, бледном лице, профессор Кузнецов встретил своего богатого заказчика и однофамильца любезно, но отнюдь не подобострастно. Развернул перед нами большой лист александрийской бумаги с почти законченным проектом.

Я заглянул в лист и ахнул: Александр Иванович строил себе дворец. Продолговатое двухэтажное здание с куполом, в классическом стиле, смягченном подробностями в духе ампир. И чего-чего только там не было! – и роскошные гостиные, и большой кабинет, и библиотека, и концертный зал, и картинная галерея. (Александр Иванович, кстати сказать, в последние годы начал скупать – уж подлинные ли или поддельные, не берусь судить – картины старых европейских мастеров, платя за них большие деньги.) В сутеррене [87]должны были помещаться зал для кинематографических сеансов и фотографическая лаборатория. Сколько припоминаю, еще какая-то лаборатория значилась в проекте. Дом должен был удовлетворить всем прихотям очень богатого и хоть поверхностно, но широко образованного человека. Это была странная, великолепная и, в сущности, болезненно-эгоистическая фантазия представителя гибнущего, отживающего свой век капитализма.

Александр Иванович внимательно просматривал проект. Одно, почти боком положенное, овальное окошечко где-то на лестнице показалось ему излишним, но профессор-архитектор объяснил, что такое же имеется в здании Румянцевского музея, и заказчик смирился. Потолковали еще о проекте. Профессор обещался закончить его как можно скорее. Мы поблагодарили его за любезный показ и вышли.

И опять я подумал: не отпевал ли Александр Иванович свой проект? Или он в самом деле надеялся еще на его осуществление?

От брата Вени я узнал потом, что Александр Иванович собирался в будущем завещать свой особняк-дворец городу Москве. Его, кажется, пленяли лавры Третьякова. О, это был бы замечательный памятник эпохи наивысшего развития капитализма непосредственно перед его крахом! Но надо ли говорить, что ничего, конечно, из проекта двух Кузнецовых, мануфактуриста и архитектора, не получилось? Еще не родившись, проект этот был навсегда погребен революционным переворотом в России. В стране нашей было после того построено много дворцов, но все они должны были служить и служат не единице, не лицу, а коллективу, обществу, народу. Единицы же не отвлекают на себя столько внимания архитекторов, художников, рабочих и довольствуются обыкновенными, удобными, но скромными квартирами.