Валентин Булгаков - Как прожита жизнь. Воспоминания последнего секретаря Л. Н. Толстого

До какой степени нуждался я тогда в подобном «исповедании», в том, чтобы так или иначе оформить и привести к одному знаменателю неясные и тревожные мои думы, показывает тот факт, что, осознав, наконец, свое расхождение с Толстым, я вдруг как-то успокоился внутренно и «стал легче, душевнее относиться к памяти Льва Николаевича» (запись в зеленой тетради). В самом деле, до тех пор неразрешенная внутренняя тяжба с Толстым мучила меня.

Чувствуя бессилие – перед лицом сомнений – того оружия, которое вручено мне было любимым учителем, я как бы разрывался в своей внутренней борьбе между верностью себе и любовью к своему духовному отцу, старался укрыться от его духовного взора, боялся поднять глаза, чтобы не встретиться с его взглядом и на вопрос: «Доволен ли, счастлив ли ты?» – не ответить: «Нет, не доволен, не счастлив и, уходя от тебя, ищу ответа у других и у своей собственной совести на те вопросы, разрешения которых ты не мог мне дать». Я, в самом деле, настолько всегда чувствовал духовное сопереживание любимого Льва Николаевича в своей жизни, что всякое умственное и нравственное разделение, расхождение с ним ложилось на мое сердце как вполне реальное и живое. «Мне подчас тяжело бывало на его могиле, – гласит продолжение той же записи из зеленой тетради. – А сегодня, сейчас, все выяснив, я хорошо был там, благодарил Льва Николаевича за все доброе, что он мне дал, и молился…»

Катарсис совершился.

Не могу не поделиться здесь еще воспоминаниями о моей беседе с Сережей Булыгиным по поводу беспокоивших меня сомнений. Я меньше всего надеялся на «сочувствие» с его стороны. Каково же было мое удивление, когда Сережа не только без осуждения выслушал меня, но заявил, что он как раз и сам думал о том же.

Мысли эти, хоть и не совсем сходившиеся с моими, были, как всегда, очень глубоки.

Когда останавливается духовная жизнь, – рассуждал Сережа, – можно жить внешней. Ибо Бог дал нам жизнь в избытке, поэтому не нужно, чтобы она замирала. Зовем же к духовной жизни потому, что она полнее, избыточнее внешней.

Отшельничество не нужно, но идеал духовной жизни и не влечет к нему: ибо в этой, земной жизни духовный рост совершается именно через внешние дела. И любовь к людям должна быть деятельная, а затворяться от людей нельзя.

Однако отсюда не следует, что нужно и можно жить всецело внешней жизнью. Почему? Потому что, – как выражался Сережа, – не все явления ее способствуют проявлению духовной жизни, не все явления ее прозрачны. Так, гнев заглушает сознание духовного «я». Половое чувство – также. А, например, веселье, в известных случаях и материальное обеспечение, не мешают воспринимать мир духовными очами, – бывают прозрачны .

Словом, можно жить внешней жизнью, но нельзя забывать, что именно религиозное миросозерцание делает ее прозрачной для восприятия духовных впечатлений.

Так говорил Сережа.

Я никогда не был в состоянии противостоять обаянию личного общения с Сережей Булыгиным. Его духовность, глубина и чистота действовали на меня неизменно возвышающим и успокаивающим образом.

«Да, – говорил я себе после беседы с ним, – он прав, как прав и Лев Николаевич: действительно, если наслаждение сделать целью, то наступает распущенность; если же духовность, то – мудрая сдержанность. И главное, чем больше духовности, тем больше облагораживаются отношения между людьми, тем ближе и достижимее становится Царство Божие на земле».

Все это казалось так верным и неопровержимым, – по крайней мере, теоретически.

А практически… практически ясно было, что наличность самого духовного мировоззрения не спасает большинство людей от вопиющих с этим мировоззрением расхождений. И в затушевке, в замалчивании, не только перед другими, но и перед самим собой этих расхождений – корень лжи, лжи личной и лжи принципиальной, философской и религиозной.

Единицы из десятков тысяч, подобно Сереже Булыгину или Сереже Попову, могут обойтись (не временно ли, по большей части?) без этих расхождений. Хвала им! О них-то и сказано Великим: «могий вместити – да вместит».

Но меня занимает не судьба героев, а судьба человечества.

Временное правительство – в тенетах буржуазии. – Его основная ошибка. – Октябрьская революция. – Черты сходства и расхождения между учениями Толстого и политического коммунизма. – Вооруженное восстание в Москве. – «Стуколка» в доме капиталиста. – Не осуществившийся замысел «мецената». – Агитационная деятельность членов Общества истинной свободы в память Л. Н. Толстого. – Толстовский кружок в Орехово-Зуеве. – Книги из библиотеки епископа Алеутского и Аляскинского. – Личное знакомство с П. А. Кропоткиным. – Посещение тюрем.