Валентин Булгаков - Как прожита жизнь. Воспоминания последнего секретаря Л. Н. Толстого

День выдался теплый, и Салтанов ушел на этюды. Между тем, скоро показалась из своей комнаты Софья Андреевна, заметно взволнованная. Решено было тотчас отправиться на могилу Льва Николаевича для совершения службы.

– А мне можно пойти, Софья Андреевна? – спросил я.

– Очень рада.

Она смущенно улыбнулась.

– А я думала, вы будете против и станете обличать меня.

Но я не собирался обличать Софью Андреевну. Да и за что? На могилу Толстого приходили не только православные, но и католики, и протестанты, и буддисты, и московские «трезвенники», и всякие русские сектанты. «Трезвенники», во главе с «братцем» Иваном Колосковым 12, хором пели на могиле свои псалмы. Старик-черкес Осман, яснополянский сторож, молился по мусульманскому обычаю, поднявши кверху руки и шепча что-то старческими, бескровными губами. Почему же православному священнику не выразить свою дань уважения к памяти Толстого, хотя бы путем совершения обряда, которому священник и вдова Льва Николаевича придавали определенное значение?

Больше того, я был в восхищении от поступка священника. Мне нравилась его смелость, как нравился и тот вызов, который он бросал Синоду.

Пошли на могилу впятером: священник, Софья Андреевна, Ю. И. Игумнова, я и горничная Софьи Андреевны Верочка Сидоркова, которая несла маленький столик, скатертку и узел с вещами священника.

Могила в лесу – невысокий холмик, подрезанный по сторонам, обложенный дерном и прикрытый еловыми ветками… Скромная, некрашенная деревянная оградка. Выделяющиеся на фоне снежной пелены стволы трехчетырех дубков, будто сознательно столпившихся у могилы.

Священник облачился в зеленую парчовую ризу и епитрахиль. Софья Андреевна укрепила в головах могилы иконку и зажженную желтую восковую свечечку, принесенную ею с собой. Священник тоже привез три большие восковые свечи для присутствующих на отпевании, но не раздал их перед началом службы (сказал мне: «зажигайте», а я что-то не зажег), и свечи так и пролежали незажженными на столике, установленном перед могилой, на котором лежали также золотой крест и Евангелие.

– Благословен Бог наш, всегда, ныне и присно и во веки веков! – раздалось неожиданным и дивным образом в лесной тишине, над могилой церковного еретика и величайшего христианина России, закапывавшего когда-то здесь, в детстве, с братом Николенькой «зеленую палочку», на которой написано, как люди должны жить, чтобы быть счастливыми.

– Аминь! – ответил сам себе симпатичный голос священника, певшего и за псаломщика.

И в этот миг рухнул авторитет Церкви православной! И распалось проклятье, которым встретила она попытку Льва Толстого спасти и восстановить христианство из той исторической трясины, в которую оно провалилось. Рухнуло и распалось, ибо – совершал богослужебный чин над могилой анафематствованного, над могилой религиозного отверженца, полновластный, законный, с соблюдением всех постановлений посвященный представитель церковного клира, один из тех, кому дано право «вязать и решить».

Священник читал, пел и кадил, обходя могилу вокруг. От волнения он забыл в яснополянском доме, в своей корзине, ладан, и в кадиле лежали одни угли. Софья Андреевна была очень серьезна, взволнована и истово молилась. День выдался весенний, теплый. Птички беспечно кружились и пели над могилой, исполняя роль хора…

К этим звукам примешался вдруг скрип полозьев. Несколько розвальней, груженных хворостом, проезжает мимо. Мужики пожирают глазами зрелище, обычное где угодно, только не здесь, однако – снимают шапки и крестятся.

Когда по окончании панихиды священник повернулся к нам с крестом, губы его слегка, но радостно и торжествующе улыбались. Все поцеловали крест, в том числе и я. У меня было такое чувство, что я участвую в акте «соединения церквей»: православной и «толстовской».

Затем все вместе отправились к дому.

– Теперь Лев Николаевич больше уже не еретик, – улыбаясь, сказал священник.

Он радовался как дитя.

Вернувшись в дом, Софья Андреевна попросила священника отслужить еще панихиду по Льву Николаевичу. Мне было удивительно, зачем после одной службы приступать тотчас к другой, но Софья Андреевна разделяла понятия отпевания и панихиды. На панихиде я не присутствовал.

Священник провел целый день в Ясной Поляне. Завтракал, обедал, вечером пил чай. Мы все с ним много разговаривали. Он оказался милым, разговорчивым и любознательным человеком. Рассказал, что он родом украинец, из казаков, «священствует» всего три года. Салтанов в те минуты, когда Софья Андреевна выходила куда-нибудь из зала, пытался доказать священнику ненужность и бесполезность совершенного им отпевания Толстого. Тот слушал внимательно, но с художником не соглашался. Он очень просил, между прочим, выслать ему «Исследование четырех Евангелий» и «Критику догматического богословия» Толстого, что я ему обещал и потом выполнил.