Валентин Булгаков - Как прожита жизнь. Воспоминания последнего секретаря Л. Н. Толстого

– Зачем же я поеду? – сказал он. – Чтобы она унижалась передо мной, просила у меня прощенья?.. Это – ее уловка, чтобы просить меня послать ее телеграмму Льву Николаевичу.

Признаюсь, такой ответ и удивил, и огорчил меня. Только не желая никакого примирения с Софьей Андреевной и глубоко не любя ее, можно было так отвечать. Боязнь, что Софья Андреевна упросит послать какую-нибудь неподходящую телеграмму Льву Николаевичу? О, это повод слабый, чтобы не ехать!.. Можно было примириться и во всем сохранить свою позицию. Почему же я мог отказаться поехать вместе с Софьей Андреевной на розыски Льва Николаевича (она просила меня об этом) и в то же самое время сохранить добрые отношения с ней? Нет, вражда между самыми близкими Льву Николаевичу людьми была, к сожалению, слишком глубока. И когда один сделал, наконец, попытку протянуть другому руку – тот все-таки упирался. Между тем, нельзя сказать, насколько изменилось бы все вокруг Льва Николаевича, насколько ему легче стало бы, если бы примирение между Софьей Андреевной и Владимиром Григорьевичем так или иначе было достигнуто!

По-видимому, чтобы сгладить впечатление от своего отказа приехать, Владимир Григорьевич просил меня передать Софье Андреевне, что он не сердится на нее, настроен к ней доброжелательно и пришлет ей вечером подробное письмо в ответ на ее приглашенье. Все это были слова, не подкрепленные тем единственным шагом, который можно и должно было сделать в этих условиях.

В Ясной Поляне все были удивлены, что я вернулся один. Никто не допускал и мысли, чтобы Чертков мог отказать Софье Андреевне в ее желании увидеться и примириться с ним. Об ответе его и вообще о моем возвращении решили пока совсем не передавать Софье Андреевне, которая с нетерпением ждала Черткова и сильно волновалась.

Среди лиц, собравшихся в эти дни в Ясной Поляне, находился, между прочим, д-р Г М. Беркенгейм, человек, пользовавшийся исключительным уважением Льва Николаевича и всех знавших его. Он вызвался еще раз съездить к В. Г. Черткову и уговорить его приехать. И он действительно отправился в Телятинки, где пробыл довольно долго. Но и его увещания не помогли – Чертков все-таки не приехал.

Он прислал с доктором Беркенгеймом очередную ноту-письмо на имя Софьи Андреевны 59, в котором, в весьма дипломатических и деликатных выражениях, обосновывал свой отказ немедленно приехать в Ясную Поляну. Письмо прочли Софье Андреевне.

– Сухая мораль! – отозвалась она об этом письме своим словечком – и была права.

Тотчас она написала и велела отослать Черткову свой ответ 60. Это было уже вечером.

Характерно, конечно, и то, что еще днем Софьей Андреевной составлена была следующая телеграмма на имя Льва Николаевича:

«Причастилась. Примирилась с Чертковым. Слабею. Прости и прощай».

Хотя Софья Андреевна и подтвердила свое желание позвать назавтра священника, но все-таки послать такую телеграмму Льву Николаевичу было уже нельзя, так как примирение с Чертковым не состоялось.

На другой день в Телятинках стало известно, что Лев Николаевич простудился по дороге, заболел и слег на станции Астапово Рязано-Уральской железной дороги, где начальник станции, милейший латыш И. И. Озолин предоставил в его распоряжение свою собственную квартиру. Еще через день о месте пребывания Льва Николаевича узнали от одного журналиста и Толстые. Софья Андреевна с сыновьями и дочерью Татьяной заказали экстренный поезд и тотчас выехали в Астапово. Чертков с неразлучным Сергеенко отправился туда еще раньше.

Перед отъездом Владимир Григорьевич просил меня о дружеском одолжении: остаться с его больной женой, взволнованной и потрясенной всем происшедшим, в Телятинках и помочь ей, чем могу, в случае необходимости. Таким образом, я оказался снова прикованным к месту своего жительства, между тем как я знал, что в Астапове собрались многие друзья и близкие Льва Николаевича, и у меня было сильное желание поехать туда и еще раз, хоть мельком, увидеть дорогого учителя.

Неожиданно 7 ноября представился к этому благоприятный случай: надо было отвезти больному несколько теплых и других необходимых вещей. Анна Константиновна решила, что отвезти их должен я. Поездку назначили на вечер. Я был счастлив, что скоро увижу Льва Николаевича.

Около 11 часов утра я сидел в кабинете у Анны Константиновны и что-то читал ей вслух. Открывается дверь, и входит Дима Чертков. Он быстро направляется к матери, протягивая к ней руки.