Валентин Булгаков - Как прожита жизнь. Воспоминания последнего секретаря Л. Н. Толстого

И то, чего ждали, наконец произошло.

В ночь на 28 октября Лев Николаевич, лежавший в постели в своей спальне, заметил сквозь щели в двери свет в своем кабинете и услыхал шелест бумаги. Это Софья Андреевна искала каких-нибудь доказательств томивших ее подозрений – о составлении завещания и т. п. Ее ночное посещение было последней каплей, переполнившей терпенье Льва Николаевича. Надежда найти общий голос с женой, образумить ее, добиться спокойствия и сносных условий труда и жизни в яснополянском доме, очевидно, была потеряна окончательно. Решение уйти сложилось у Льва Николаевича вдруг и непреложно. Разбудив Александру Львовну и Феокритову, а также Душана Петровича, Лев Николаевич наскоро собрался и вместе с Душаном в старой пролетке выехал на станцию Ясенки (ныне Щекино), а оттуда по железной дороге на юг, с тем, чтобы, навестив свою сестру монахиню Марию Николаевну в Шамординском монастыре, двинуться дальше: он собирался достигнуть Новочеркасска и там посоветоваться о дальнейших планах с своим родственником И. В. Денисенко, товарищем председателя департамента Новочеркасской судебной палаты.

В оставленном жене письме Толстой, как известно, указал две причины своего ухода: 1) то, что «положение его в доме становится – стало невыносимо», и 2) то, что он не может более «жить в тех условиях роскоши, в которых жил, и делает то, что обыкновенно делают старики его возраста, – уходят из мирской жизни, чтобы жить в уединении и тиши последние дни своей жизни».

Я лично ночевал эту ночь в Телятинках. Утром была получена записка Александры Львовны, вызывавшая меня спешно в Ясную Поляну. Тихий, серый, холодный, осенний день. Деревья голы. Снега нет, но земля мерзлая как лед. Природа закостенела. Зловещее что-то в воздухе.

Было около 11 часов, когда я вошел в яснополянский дом. Софья Андреевна только что проснулась и оделась. Выбежала в «ремингтонную». Александра Львовна поспешила к ней навстречу из зала. А я как раз подымался снизу по лестнице. Мы все столкнулись на верхней площадке лестницы.

– Где папа? – кинулась Софья Андреевна к Александре Львовне.

– Уехал.

– Как уехал?! Когда?

– Сегодня ночью.

– Не может быть! Саша, милая…

– Ну вот, да что же я? Я передаю то, что есть.

– Совсем уехал?!

– Должно быть, совсем.

– Один?

– Нет, с Душаном.

– Голубушка, Саша, милая!.. Скажи – куда?

Софья Андреевна сложила умоляюще руки, колени ее подогнулись, она оперлась на дверь.

– Я не знаю, куда, – ответила Александра Львовна. – Он мне ничего не сказал, вот дал только для вас письмо.

– Боже мой! – прошептала Софья Андреевна.

Разорвала конверт письма и прочла первую строчку: «Отъезд мой огорчит тебя…» 57Не могла продолжать, бросила письмо на стол в библиотеке и побежала к себе, шепча:

– Боже мой!.. Что он со мной делает!..

– Да вы прочтите письмо, может быть, там что-нибудь есть! – кричали ей вдогонку Александра Львовна и Варвара Михайловна, но она их не слушала.

Тотчас кто-то из прислуги бежит и кричит, что Софья Андреевна побежала в парк к пруду.

– Выследите ее, вы – в сапогах! – обратилась ко мне Александра Львовна и побежала надевать галоши.

Я выбежал на двор, в парк. Серое платье Софьи Андреевны мелькало вдали между деревьями, я пошел за ней. Потом побежал.

– Не бегите бегом! – крикнула мне сзади Александра Львовна.

Я оглянулся. Позади шли уже несколько человек: повар Семен Николаевич, новый лакей Ваня Шураев и другие.

Вот Софья Андреевна свернула вбок, все к пруду. Скрылась за кустами. Александра Львовна, как паровоз, стремительно летит мимо меня, шумя юбками. Я бросился бегом за ней. Медлить было нельзя: Софья Андреевна была у самого пруда.

Мы подбежали к спуску. Софья Андреевна оглянулась и заметила нас. Она уже миновала спуск. По доске идет на мостки (около купальни), с которых бабы полощут белье. Видимо, торопится. Вдруг поскользнулась – и с грохотом падает на мостки прямо на спину… Ползком, цепляясь руками за доски, карабкается к ближайшему, левому краю мостков и перекатывается в воду.

Александра Львовна уже на мостках. Тоже падает, на скользком месте, при входе на них. На мостках и я.

На ходу скинув теплую вязаную кофту, тотчас и Александра Львовна прыгает в воду. Я делаю то же.

С мостков еще вижу фигуру Софьи Андреевны: лицом кверху, с раскрытым ртом, в который уже залилась, должно быть, вода, с бледным лицом, с бессмысленным выражением на нем, беспомощно разводя руками, она погружается в воду… Вот вода покрыла ее всю.