Валентин Булгаков - Как прожита жизнь. Воспоминания последнего секретаря Л. Н. Толстого

На этом пути, на пути любви, мы победим и смерть, по слову ученика Христова Иоанна: «Мы перешли от смерти в жизнь, если мы любим брата своего».

Лев Толстой подлинно жил в дни, непосредственно следовавшие за похоронами, в любви любящих его. Всколыхнулась, без преувеличения можно сказать, вся страна. Уход и смерть Толстого заслонили все остальные события и интересы. Только теперь можно было воочию увидеть, что значит Лев Толстой для России. Все решительно газеты, большие и малые, были полны только Толстым, Толстым и Толстым. Подвиг жизни Льва Николаевича, подвиг страдальца, вопреки своей воле остававшегося в барской Ясной Поляне, подвиг ухода из дому, эта неисчерпаемая духовная мощь 82-летнего старца, искавшего каких-то новых, лучших форм жизни, – все это поразило воображение всех и каждого. В минуту простили Толстому все его резкости, все временные расхождения с народом, все своеволие, всю смелость и угловатость самобытности – и оплакивали гордость нации, отца, учителя, художника, пророка и праведника.

Даже царю Николаю хитрый Столыпин подсунул для подписи резолюцию, в которой выражалась скорбь по поводу кончины писателя, отобразившего в своих творениях славную эпоху русской истории. «Да будет ему Господь Бог милостивым судьей», – кончалась царская резолюция. Царю, или тем, кто стоял за ним, не хотелось в эти минуты оказаться разъединенными с народом, отброшенными вдруг, как жалкий, ненужный, блудливый котенок, куда-то в сторону, в самый темный и неуютный угол истории. Прав был тоже неглупый старик Суворин, редактор-издатель «Нового времени», когда, еще за несколько лет до того, записывал в своем дневнике, что в России – два царя, Николай II и Лев Толстой, и что еще неизвестно, кто из них посильнее и повлиятельнее. Что сила Николая должна была 7 ноября 1910 года склониться перед силой Льва Толстого, было ясно для каждого.

Началось и затянулось на год и больше, точнее – тянется до сих пор, неперестающее паломничество на могилу Л. Н. Толстого. Все те, кого в ноябре 1910 года правительство задержало в переполненных поездах в Москве, Петербурге, Киеве, Казани, Харькове и других городах и кому оно помешало участвовать в похоронах Льва Толстого, все-таки посетили место последнего упокоения великого писателя. Десятки студенческих делегаций, с сотнями участвовавших в них студентов, не переводились в Ясной Поляне и в Телятинках, куда они тоже заезжали, услыхав о том, что там живут единомышленники и друзья Толстого. В Ясной Поляне приезжие преклоняли колена перед могилой Толстого и осматривали его дом, в Телятинках слушали рассказы В. Г. Черткова и других обитателей дома о Льве Николаевиче. Принимали эти толпы народа в большом двухсветном зале огромного, неуклюжего, серого деревянного дома Чертковых, подстилая им солому для сиденья, так как ни стульев, ни скамей не хватало. Не раз выступал и я перед студенческой молодежью, освещая перед ней взгляды Толстого. И, кажется, никогда потом не имел я столь внимательных и благодарных слушателей.

Не только лично близкие люди, но вся Россия не забудет никогда о днях скорби и духовного торжества, связанных с неожиданным уходом из дома, болезнью, кончиной и похоронами Л. Н. Толстого.

Происхождение и личность В. Г. Черткова. – Если бы Чертков был генерал-губернатором… – Тяжелая рука Владимира Григорьевича. – Антиобщественность его приемов в общественной работе. – Нетрудоспособность. – Большие и малые споры с «толстовцами». – «Камень», на котором «созиждется церковь». – Зачем читать кого-либо после Толстого? – Недостаток сердца. – Слепая ненависть к С. А. Толстой. – Чертковские клевреты. – Надпись М. Горького на книге А. Гольденвейзера. – За что Л. Н. Толстой любил Черткова? – Влиял ли Чертков на Толстого? – Д-р А. Шкарван о болезни друга Толстого. – «Между маньяком и истеричкой». – Виноват ли был сам Лев Николаевич в том, что случилось?

В яснополянской драме все ясно и все ясны, за исключением одного момента и одного лица: лицо это – Чертков, а момент – взаимоотношения его со Львом Николаевичем. На этом лице и на этом моменте я и позволю себе несколько задержаться, тем более что с личностью В. Г. Черткова и с пребыванием в его доме, не столько при жизни, сколько после смерти Л. Н. Толстого, связан для меня и ряд собственных, чреватых последствиями переживаний и впечатлений.

Словом, в незаурядной и сложной личности В. Г. Черткова соседствовали, как это иногда бывает, самые противоположные элементы.