Валентин Булгаков - Как прожита жизнь. Воспоминания последнего секретаря Л. Н. Толстого

Вопрос идет именно о «властолюбии», а не о «тщеславии» у Черткова, – ведь эти понятия далеко не совпадают. Черткову как раз вовсе не свойственно, или мало свойственно, было пошлое тщеславие. В его душе тщеславие – «любовь к любви людей» – тонуло во властолюбии – любви главенствовать над людьми и управлять ими. И это хуже и опаснее, чем если бы было наоборот, потому что тщеславный человек, оглядываясь на чужое мнение, все же сдерживается в проявлении своих дурных свойств, а просто властолюбивый человек не считается обычно ни с чем и прямо идет к своей цели.

Лев Николаевич, желая защитить своего друга от упреков в непоследовательности, указывал обычно, что надо судить Черткова не по тому, каким хотят его видеть, а по тому, каким бы он, наверное, был, если бы он не сделался тем, что он есть.

– Если бы Чертков не сделался тем, что он есть, – говаривал Толстой, – так он был бы теперь каким-нибудь генерал-губернатором, вешал бы людей!.. [57]

К счастью, сблизившись со Львом Николаевичем, Чертков навсегда ушел от генерал-губернаторства. Но прежние замашки, но пороки воспитания, но характер во многом остались, – и мы узрели в его лице своего рода «генерал-губернатора от толстовства»!..

Конечно, в «толстовстве» труднее было развернуться; однако же, не невозможно. И тяжелая рука Черткова действительно чувствовалась всюду, где только он ни объявлялся, и в любом деле, в котором он участвовал: в доме ли Толстого, в издательстве ли «Посредник», в редактировании ли того или другого журнала, в организации ли архива толстовских рукописей за границей, в отношении ли к возникшему в Москве Толстовскому музею, в выполнении ли совместно с Александрой Львовной Толстой завещательных распоряжений Льва Николаевича и т. д. Деспотизм, узкая принципиальность и неуживчивость Черткова при этом обычно разлагали то дело, за которое он брался. Ум его был сухой и отвлеченный, сердце – слепо. Владимир Григорьевич мало знаком был с реальной жизнью и общественными навыками, не понимал людей, не понимал и не принимал во внимание конкретной обстановки, в которой то или другое дело развивалось, почему всякое общественное предприятие, за единичными исключениями, обычно хирело и увядало, как только он к нему прикасался.

Тяжелую руку Черткова знали все близкие и, несмотря на то что он обладал большим именем и средствами, смотрели на его интерес к какому-нибудь вопросу и на желание сотрудничества, как на роковое и чреватое всевозможными осложнениями испытание. «Посредник», основанный Толстым и Чертковым, остался жив и счастливо развился только потому, что Чертков, решив, что не следует издавать подцензурных книг, а может быть, просто прискучив коллективным редакторством (вместе с Бирюковым и Горбуновым-Посадовым), вышел из него – дело подхватили П. И. Бирюков и И. И. Горбунов-Посадов, люди простые, милые, человечные, бескорыстно и самоотверженно преданные идее народного издательства, и оно не погибло.

В дело помощи преследуемым духоборцам и переселения их в Америку В. Г. Чертков тоже внес много излишней суеты, бюрократизма и самоуправства. Сидя в Англии и решив теоретически, что духоборцев надо переселять из Закавказья в край, лежащий приблизительно на одинаковой географической широте, он по карте выбрал… остров Кипр и, хотя знающие люди указывали ему, что Кипр не подходит для русских крестьян-хлеборобов ни по климату, ни по почве, ни по другим условиям, упрямо настаивал на своем. На Кипр и начали переселять. Больше 1000 духоборцев перевезено было в 1898 г. на каменистый, жаркий остров Средиземного моря, откуда через полгода пришлось их снова везти в Канаду. Напрасно мытарились люди, напрасно потеряны были время и деньги.

Когда А. Л. Толстая, выполняя устное завещательное распоряжение Льва Николаевича, делила приобретенную ею у своих же матери и братьев землю между крестьянами, Чертков вдруг стал настаивать на том, чтобы земля досталась не только яснополянским крестьянам, но и крестьянам соседних деревень. «Однако каких же именно? Какие деревни выделить и каким дать, а каким не давать?» – спрашивали его. «Это очень просто, – отвечал новый реформатор: надо взять циркуль и провести на карте вокруг Ясной Поляны окружность; всем деревням, которые окажутся внутри этой окружности, и дать землю…» Ни количество населения этих деревень, ни занятия жителей, ни степень их благосостояния, ни характер почвы или растительности того или иного участка не интересовали Черткова. Он решал вопрос «принципиально», теоретически, головным путем. Гораздо более практичной А. Л. Толстой пришлось много помучиться, чтобы уговорить Черткова отказаться от его плана.