Валентин Булгаков - Как прожита жизнь. Воспоминания последнего секретаря Л. Н. Толстого

Читатель не поверит и не обязан верить мне, хоть это и истинная правда, если я скажу, что, уже написавши все это о Черткове, я неожиданно натолкнулся в материалах о Толстом на следующую, в свое время не замеченную и не оцененную мною общую характеристику Черткова, как деятеля, данную ему никем иным, как самим Л. Н. Толстым, – данную в виде дружеского попрека или увещания в те годы, когда Лев Николаевич был сильнее, держался с Чертковым независимее и говорил с ним смелее, чем в конце своей жизни.

Вот что писал 16 октября 1898 года своему другу Толстой:

«Мне кажется, что вы всегда набираете слишком много, не по силам, дела, и оно не двигается от этого. Вы от этого, от преувеличенной аккуратности, копотливы, медлительны, потом на все смотрите свысока, grand-seigneur’ски [58]и от этого не видите многого, и кроме того, уже по физиологическим причинам, изменчивы в настроении, то горячечно деятельны, то апатичны. По этому всему думаю, что вы, вследствие хороших ваших свойств, очень драгоценный сотрудник, но один – деятель непрактичный. Вследствие этого я и хотел бы знать, что и как делается, и участвовать в решениях» 64.

Вопрос шел все о тех же издательских делах. Самоволие Черткова, соединенное с непрактичностью, вывело Толстого из себя. Запомним особо упоминание о «физиологических причинах» непостоянства чертковского характера: мы к этому вернемся. Так или иначе, читатель не может не видеть, как легко укладывается с опозданием открытая мною толстовская характеристика Черткова во все то, что говорится о нем в моих записках.

Чертков, избалованный вниманием и дружбой Льва Николаевича, чувствовал себя и выступал всегда как бы антрепренером или хозяином Толстого. Не признавая никакой «конкуренции» со стороны других, близких Льву Николаевичу лично последователей, он вечно вступал в конфликты и тяжелые пререкания с ними: то из-за разницы отношения к Софье Андреевне и к делу тайного завещания Толстого, то из-за разногласий в издательских, административных вопросах, то по другим поводам. Если перебирать на память все более или менее известные фамилии «толстовцев», – такие, как, например, Бирюков, Маковицкий, Страхов, Горбунов-Посадов, Трегубов, Гусев, Николаев, Булыгин, Буланже, Наживин, Н. Н. Гесын, Дунаев, Зонов, Фельтен, старик Сергеенко, писатель Н. С. Лесков, во вторую половину своей жизни приблизившийся к Толстому по взглядам [59], из иностранцев – Шкарван, Моод, Кенворти, из детей Льва Николаевича – Татьяна, Мария и Александра, то – со всеми Чертков ссорился, со всеми на более или менее продолжительные сроки «расходился». Все они вели себя не так и делали не то, как и что ему казалось нужным. Не подчинялись. В этом и была вся их вина.

Чертков ссорился даже… со старушкой М. А. Шмидт!.. Ссорился (horribile dictu!) [60]с Сережей Поповым – и здорово ссорился, так что и Сережу сумел разволновать и, пожалуй, даже разозлить! Правда, последняя ссора была своеобразна, и в ней я становлюсь скорее на сторону Черткова, а не на сторону Сережи. Именно, Сережа желал работать голым на огороде Черткова, а последний ему этого не позволил.

– Брат Владимир, – жаловался мне на Черткова Сережа довольно-таки раздраженным или, точнее, как бы уязвленным тоном, – брат Владимир говорит, что те деревенские девушки, которые работают на огороде, не готовы еще к тому, чтобы смотреть, как на брата, на голого мужчину, – но ведь я в этом не виноват! Если не готовы, так должны готовиться и работать над собой!..

Пусть эта реплика Сережи послужит в глазах читателей в пользу и в защиту В. Г. Черткова. Ему, конечно, приходилось иногда сталкиваться с самыми странными и причудливыми проявлениями мысли и практики жизни искателей-«толстовцев» и других сектантов. С ними, конечно, можно было и самообладание потерять.

И все же: ссор было слишком много. И не с такими, как Сережа, а с людьми почтенными (по возрасту), корректными и выдержанными. Одно время я шутил, что, собственно, вся история «толстовства» – это история ссор Черткова с разными «толстовцами».

Любопытно, что об этой слабости В. Г. Черткова – строптивости – знал и Толстой.

7 декабря 1888 года Лев Николаевич пишет в своем дневнике:

«Все не уживаются люди: Джунковский с Хилковым, Чертков с Озмидовым и Залюбовским, Спенглеры муж с женой, Марья Александровна (Шмидт. – В. Б.) с Чертковым, Новоселов с Первовым». На шесть ссор – три при участии Черткова! «Люди, – добавляет Толстой, – считающие себя столь лучшими других (из которых первый я), оказываются, когда дело доходит до поверки, до экзамена, ни на волос не лучше…»