Роман Романов: Год быка--MMIX

Очень любопытны все найден­ные Барковым подроб­ности из жизни Художе­ствен­ного театра. Без сомнения, впечат­ления от работы в МХТе были самими светлыми, но и наиболее ра­ня­щими для Булгакова-драматурга. Так что нет ничего уди­вите­льного в том, что эти жизнен­ные подроб­ности наполнили страницы «Мастера и Маргариты». Откуда же ещё брать впечат­ления ху­дожнику, как не из жизни? Даже если он рисует фантасти­ческое полотно.

Ещё более интересным является анализ источников фило­софских концепций, ключевые поло­жения которых Булгаков мастерски вплёл в канву сюжета. Хотя, что каса­ется Им­мануила Канта как первоисточника воландов­ской отповеди Берлиозу в первой главе, то это мы и без Баркова знали. Пом­ните этот диалог из первой главы? «Виноват, – мягко отозвался неиз­вестный, – для того, чтобы уп­равлять, нужно, как-никак, иметь точный план на некоторый, хоть ско­лько-нибудь приличный срок. Позвольте же вас спро­сить, как же может управлять человек, если он не то­лько ли­шен воз­мож­но­с­ти составить какой-ни­будь план хотя бы на смехотворно короткий срок, ну, лет, скажем, в ты­ся­чу, но не может ручаться даже за свой соб­ствен­ный завтрашний день?» .

Теперь сравним с ключевым тезисом про­грам­мной историо­софской статьи беспокойного ста­рика Канта: «Историю челове­ческого рода в целом можно рас­сматри­вать как осуще­ствление тай­ного плана природы…и это вселяет надежду на то, что после неско­льких преоб­разо­ва­тельных рево­люций наступит когда-нибудь, наконец, такое состояние, которое природа наметила в каче­стве своего высшего замысла, а имен­но – всеобщее всемирно-гражданское состояние как лоно, в котором разо­вьются все первонача­льные задатки челове­ческого рода» /Кант И. «Идея всеобщей ис­тории во всемирно-гражданском плане», Положение вос­ьмое/.

С самого начала Автор хочет навести нас на эту мысль, зас­та­вить вспом­нить философа, напи­сав­шего столь забавные несураз­ности. Известные плоды неско­льких пре­об­разо­ва­тельных революций вынуждают беспокойные умы воз­вращаться к Канту. Первая глава булга­ков­ского Романа – это не то­ль­ко пригла­шение и указа­тель, но и предупреж­дение для тех, кто не желает прислу­шаться к Воланду. А может быть и не к Воланду, а к Канту? Но нет, всё же, скорее, Берлиоз наказан за отрицание суще­ство­вания Иисуса, а значит и его учения.

Впрочем, мы неско­лько забежали вперёд в раз­мыш­лениях. Вернёмся к находкам Бар­ко­ва. Если по поводу Канта мы и не сомневались, то вот насчёт фило­софского вклада Льва Толстого в содер­жа­ние Романа – это дей­ст­вите­льно си­льно найдено! Оказыва­ется, «роман в романе», придуман­ное писа­телем-сатириком «евангелие» не то от мастера, не то от Воланда, не то от Левия Матвея, суще­ствен­но опира­ется на религи­озно-фило­софские конструкции самого Льва Николаевича.

Хотя, в отличие от прямого и первоочередного указания на Канта, Булгаков не стремится рас­к­рыть нам имя соавтора, а лишь намекает – причем в дово­льно уничижи­те­льной для Льва-Левия сати­ри­ческой форме. Может быть, дело в негативном отношении Булгакова к толстов­ской трактовке Ева­нгелия? В своё время этот скандал, стоив­ший Толстому и самой церкви поистине несчастной ана­фе­мы, подорвал мировоззрен­ческие осно­вания рос­сийского общества. Недаром Ленин так ценил графа за вклад в подготовку революции и при этом посмеивался над ним, почти как Воланд над Ле­вием. И всё же Булгаков пожелал привлечь внимание к самому факту альтернатив­ного про­чтения.

В чём Барков безусловно прав, так это в том, что имен­но рос­сийская революция, её причины и след­ствия были главным пере­жи­ванием в жизни Михаила Булгакова. Поэтому он не мог про­йти мимо реша­ющего вклада деятелей культуры – Л.Толстого, М.Горького, М.Андреевой в дело этой рево­лю­ции. Впечат­ления от этих властителей дум, обернув­шихся демо­ни­ческими фигу­ра­ми, не могли не за­нимать чуткую душу подлин­но консерватив­ного рус­ского писателя. Но неужели булгаков­ский мастер – это и впрямь зашифрован­ный Автором ради каких-то целей Горький?

Здесь Альфред Барков попадает в ловушку соб­ствен­ного метода и своего холо­дного взгляда на события. Как блестящий аналитик и детектив он видит прямую связь между свиде­тель­ст­вами оче­ви­дцев, портретами подозреваемых и текстом Романа. Но у каждого достоин­ства есть обо­ро­тная сто­ро­на. Не будь Барков столь холодным аналитиком, он не смог бы раз­вить острейший взгляд и вычле­нить тонкие детали. Но взамен он лишён взгля­да пристрастного читателя, для которого важнее цело­стный твор­ческий замысел и пафос Романа, сопереживание Автору.