Роман Романов - Год быка--MMIX

Об этом мы ещё поговорим, а сейчас для нас важно, что художе­ствен­ный метод познания имеет три пути, которым соответ­ствует три раз­ных эстетики. Все три формы эс­тети­ческого пере­жи­ва­ния означают связь лич­ности с кол­лектив­ной памятью поко­лений. Но то­лько третий путь оз­начает ак­тив­ное соучастие твор­ческой лич­ности в работе ангелов и демо­нов по рас­чи­стке фундамента и строи­тель­ству в «кол­лектив­ном бес­созна­те­льном» ново­го зда­ния куль­туры – лестницы, ведущей к выходу из невроти­ческого ада. Без этого раз­ли­чения будет сложно оценить много­слой­ную эстетику булгаков­ского Романа, до которой мы так и не добра­лись, но зато теперь лучше готовы к ее ис­следо­ванию.

С точки зрения художе­ствен­ного метода Булгаков – писа­тель универса­льный и синтети­ческий. Ненасытное «ощуща­ющее чрево» писателя легко вмещает и усваивает все жанры и стили. Подобно Импровизатору из пушкинского наброска «Египетские ночи», Булгаков на лету подх­ватывает любую тему, в его феномена­льной памяти немед­лен­но резонируют ас­социации, идеи, обра­зцы и образы, под­сказан­ные другими поэтами, писателями, философами, но нашедшие приют и но­вую жизнь в душе Автора и блестящее воплощение в вырази­те­льной и ёмкой драматургии. Не будь такого универса­ль­ного и уника­льного по «ощуща­ющей силе» таланта, раз­ве были бы воз­можны пьесы о Пушкине и Мо­льере, сцени­ческие пере­ложения «Дон Кихота» и «Мёртвых душ». Причём мы даже не замечаем при­сут­ствия драматурга в этих пьесах, столь есте­ствен­но вытека­ющих из твор­ческих биографий гениев. Но этого есте­ствен­ного общения с гениями, подобно завтраку с Кантом, не было бы, случись в пьесе малейший дис­сонанс с их твор­ческим стилем и идеями.

Эта лёгкость, с которой Булгаков оказывается на короткой ноге с гениями, максима­льно усло­жняет его соб­ствен­ный выбор, задаёт невероятно высокую планку твор­ческих амбиций и требо­ваний к себе. Булгаков потому и смотрит свысока и отстранён­но на современных литераторов, что не видит соперников. Но творческая личность не может без ориентиров и амбиций. Един­ст­вен­но достойной целью становится внутрен­ний диалог с гениями и стремление их превзойти, решить самые сложные твор­ческие задачи, не поддав­шиеся предше­ственникам. Поэтому среди соратников по штурму небес и твор­ческих соперников Булгакова – Гоголь и Грибоедов, Толстой и Достоевский, Гё­те и Гофман, Кант и Ницше. А из совре­мен­ников внимание привлекает раз­ве что Горький, с которым у Булгакова такой же заочный спор за внимание любимого театра, как у мастера с мужем Маргариты.

Однако, при всей универса­ль­ности таланта, а может быть имен­но из-за этого, выбор художе­ст­вен­ного метода оказыва­ется за пределами соб­ствен­но твор­ческой сферы. Ну, дей­ст­вите­льно, умел бы автор писать то­лько фельетоны или то­лько инсценировки по мотивам известных книг – и не было бы никаких про­блем с методом, жизнен­ным выбором и закон­ным местом в рядах столь же узких, но це­нимых специалистов. А вот для гения, таланты и амбиции которого сжигают мегатон­ны запасов жиз­нен­ной энергии, выбор художе­ствен­ного метода критичен. Ибо запасы духовной энергии можно по­полнить то­лько за счет эстети­ческого пере­жи­вания, совпа­дения образов личного сознания и интуи­ти­вных образов кол­лектив­ной памяти. Это совпа­дение образов – это и есть ключ к скрытым запасам ду­ховной энергии, которые дают силы жить и творить дальше. Чем больше образов пере­селяется из кол­лектив­ной памяти в сферу актуа­льного пере­жи­вания, тем больше энергии требу­ется для твор­ческой жизни. Так что получа­ется почти наркоти­ческая зависимость художника, требующая все новых пере­жи­ваний и новых образов.

Одним из источников необ­хо­димых эстети­ческих пере­жи­ваний является личный опыт. Другой не менее важный и более ёмкий источник – художе­ствен­ные образы и фило­софские идеи, отражён­ные в кни­гах, пьесах, картинах. Но и этого запаса не хватает огню твор­ческой страсти, и тогда оста­ёт­ся роковой и неиз­бежный путь – отрешиться от настоя­щего ради веч­ности, заключен­ной в глубинах кол­лектив­ной памяти.

Твор­ческий путь Булгакова начина­ется с ностальги­ческой «Белой гвар­дии», в центре которой светлый образ дома на Андреевском спуске, тёплых семей­ных и дружеских отно­ше­ний, образ род­но­го Города. Киевские страницы булгаков­ской про­зы написаны тёплыми и мягкими кра­сками, отлич­ны­ми от контрастных и резких зарисовок москов­ской жизни. Это и есть та нос­тальги­че­с­кая эстетика, которой Булгаков вполне владеет. И если бы воз­вращение к это­му методу спасало бы ситуацию, а об­разы родного Киева могли дать Булгакову больше, чем уже дали, то и не нужна была бы эта трижды клятая, но неиз­бежная и заворажива­ющая Москва.