Александр Мещеряков: Самая красивая: природа Японии в интерпретации Сига Сигэтака

Однако чаемое превращение Японии в мощную мировую державу и колониальную империю диктовало другие подходы к практическому и ментальному освоению пространства. После осуществления проекта по описанию всех провинций страны в VIII в. («Фудоки») других таких масштабных проектов Япония не знала, а замысел сёгуната Токугава по созданию новых фудоки остался неосуществленным. Сёгунат требовал от князей преподнесения описаний своих владений, но это была мера прежде всего ритуальная, с помощью которой князья доказывали свою лояльность. Традиционная географическая (она же политическая) мысль временами говорила о «восточной» и «западной» Японии, но основной географической единицей описания была все–таки единица административная (провинция или княжество). Что до Сига Сигэтака, то он последовательно оперирует крупными территориальными единицами — он описывает всю Японию, начиная со слабо освоенных Курильских островов на севере и до окружающих Кюсю мелких островов на юге. В отличие от своих предшественников Сига занимает более «высокую» позицию для обзора территории страны (или же ее карты) и недвусмысленно отдает предпочтение членению страны на «северную» и «южную» Японию — прежде всего потому, что «меридиональная» Япония намного протяженнее Японии «параллельной». Взгляд Сига приковывают крупные географические объекты: равнины, покрытые нескончаемыми сосновыми рощами, горы (прежде всего самая высокая японская гора — Фудзи), с которых открывается бескрайняя земля, пики, высящиеся над облаками (Сига Сигэтака 1995: 22–23).

В своей характеристике японской природы Сига Сигэтака пользуется как привычными, так и новыми категориями. И если вулканы (горы вообще), а также реки (вода пресная) являются в Японии вслед за китайской культурой привычным объектом философско–религиозно–эстетического освоения, то о море и влажности этого сказать нельзя. И в этом отношении Сига Сигэтака выступает новатором. Рассмотрим эти природные характеристики в порядке, предложенном автором.

В традиционной культуре Японии море представлялось стихией, обладавшей в значительной степени отрицательными коннотациями. Море — это тайфуны и бури, море — это путь за границу, от которой японцы ждали не столько приобретений, сколько неприятностей. Отражением такой ситуации послужило добровольное закрытие страны для внешних контактов в начале XVII в., запрет на строительство сколько–нибудь крупных кораблей.

Официальная идеология позиционировала Японию прежде всего как страну земледельческую. Крестьянин в этой системе ценностей обладал достаточно высоким статусом. Высшая власть всегда занималась регулированием земельных отношений, жизни земледельца. Однако море не попадало в ее поле зрения. Несмотря на то, что морская рыба играла значительную роль в рационе японцев, рыбаки воспринимались как грубые и неотесанные люди, а рыба речная была намного более престижным продуктом питания, чем рыба морская. Японские литераторы не воспевали море, образованные люди не знали, что такое морское путешествие. В произведениях художников изображения моря тоже достаточно редки. Обычно оно предстает как пейзаж побережья, где море является не самостоятельным объектом для изображения, а продлением суши.

В период Мэйдзи ситуация меняется: Япония вовлекается в международное разделение труда, обзаводится флотом — военным и торговым. В мае 1883 г. была открыта первая выставка морских промыслов, обращение к участникам которой послал сам император Мэйдзи. Общение императора с рыбаками с точки зрения традиционных ценностей было делом абсолютно немыслимым. Меняется и оценка морской среды в общественном мнении. Отражением этого факта и явились рассуждения Сига Сигэтака о море. Они имеют «объективистский», научный характер. Он перечисляет географические особенности побережья Японского моря и Тихого океана, приводит их характеристики с точки зрения рельефа, господствующих ветров, имеющихся морских течений, удобства мореплавания и т. д.

Однако при сравнении «морского раздела» книги с другими ее частями нетрудно заметить, что в других частях автор обильно уснащает свое повествование высокохудожественными цитатами — как поэтическими, так и прозаическими. В «морском» же разделе они полностью отсутствуют. Вероятно, по той причине, что традиционной художественной (письменной) культурой не был выработан восторженный язык для описания морской среды. Сам Сига тоже не находит высоких и восторженных слов, когда речь заходит о море. Неудивительно, что «морской» раздел книги — самый короткий и насчитывает всего несколько страниц, а два приведенных в книге стихотворения на английском языке о море принадлежат перу никому не известных европейских стихотворцев (Сига Сигэтака 1995: 307–308). Если Сига и интересует море в эстетическом отношении, то только в том смысле, что его волны влияют на сушу, придавая береговой линии причудливые и красивые очертания (Там же: 312). Несмотря на культурное «давление», которое оказывала на Сига модернизация и ее идеи, он не упоминает о рыбных богатствах Японии. Если он вдруг и «замечает» рыбу, то только в реке, а не в море.