Модест Колеров - Петр Струве. Революционер без масс [сборник]

Есть что-то роковое и зловещее в том упорстве, с которым Германия ведёт теперь эту войну. Конечно, упорство это совершенно неизбежно, но чем больше оно будет, тем полнее и бесповоротнее будет и окончательное крушение германского могущества и тем глубже будет тот морально-политический кризис, которым будет отвечать душа Германии на это крушение.

Ведь ещё никогда с таким отсутствием предусмотрительности не ставилось на карту такое огромное реальное могущество, сберечь которое было так легко. Гордыня всегда преступна, но она вдвойне преступна тогда, когда она губит нечто действительно большое и сильное. Это и случилось с германской политикой в 1914 г.

В настоящий момент общественное мнение глубоко волнует вопрос о русско-немецких отношениях. Россия воюет с Германией, но этим милитарным и политическим фактом вовсе не исчерпываются сила и значение происходящего столкновения.

В октябрьской книжке Русской Мысли читатель найдёт мнение Дельбрюка, высказанное задолго до европейской войны, что мировую войну в наше время может вызвать только взрыв народных страстей, разжигаемых прессой. Великая война опровергла это предсказание, но не вполне. Войн а не была вовсе вызвана взрывом народных страстей, она была устроена германским правительством, и даже общественное мнение Германии было войною, как совершившимся фактом, захвачено врасплох. Но германское правительство сумело после начала войны, в интересах её, вполне овладеть общественным мнением страны, разжечь идеей войны народные страсти и убить в германском народе всякое критическое отношение к роли правительства в этой войне. Но и в других странах, которым пришлось обороняться от германского нападения, народное сознание признало и войну своей. Это придаёт войне 1914 г. ту остроту и силу, которой были лишены многие милитарные столкновения прежних времён.

В частности, вопрос о корнях настоящей войны в народной душе, в общественном сознании с особенной силой возникает по отношению к Германии. Немецкий народ Германии не сам потребовал этой войны, но он всецело принимает и оправдывает её, — в этом не может быть ни малейшего сомнения.

Выше мы печатаем статью Е. В. Тарле [495], в которой германская враждебность к России характеризуется как настроение, особливо присущее реакционным элементам Германии. Однако, было бы ошибочно думать, что идея германизма, как воинствующей и завоевательной стихии, есть идея исключительно реакционных, консервативных или, по крайней мере, националистических кругов Германии. Я не могу присоединиться к мысли [496], что вражда к России и русской стихии есть явление, характерное лишь для таких «правых» элементов Германии, как прусское юнкерство, для консервативной публицистики Германии в лице Гена (посмертный памфлет которого «De moribus Ruthenorum » есть, быть может, самое яркое выражение этого антируссизма), в лице известного публициста Kreuzzeitung историка Шимана и т. п. отсталых идеологов отживающей Германии.

Исторически и фактически это неверно.

Всякий, знакомый в целом с деятельностью Маркса, знает, что агрессивное германское расширение против славянства не только в прошлом, но и в современной Марксу действительности встречало с его стороны сочувствие и одобрение. Маленькие славянские национальности (до чехов включительно!) Маркс сознательно обрекал на съедение германизму.

«История целого тысячелетия, — писал Маркс в 1852 г. на страницах нью-йоркской Трибуны , — должна была показать им (этим умирающим национальностям, т. е. австрийским славянам)… что если вся область на восток от Эльбы и Заале некогда была населена рядом родственных между собой славянских народов, то этот факт служит лишь показателем исторической тенденции, физической и интеллектуальной силы германской нации и её способности покорить, всосать и ассимилировать этих восточных соседей; что эта поглотительная тенденция немцев всегда составляла и составляет до сих пор одно из самых могущественных средств распространения западной цивилизации на востоке нашего континента; что эта тенденция лишь тогда прекратит своё действие, когда процесс германизации дойдёт до границ больших, цельных, несломленных наций, которые способны вести самостоятельную национальную жизнь, каковы венгерцы и в некоторой степени (sic!) поляки, и что, таким образом, естественной и неизбежной судьбой этих умирающих наций является — дать свершиться процессу разложения и поглощения более сильными соседями. Это, правда, весьма нелестная перспектива для национального самолюбия мечтателей панславизма, которым удалось привести в движение часть чехов и южных славян. Но разве они могут ожидать, что история двинется назад на сто лет, в угоду нескольким чахоточным обществам, состоящим из людей, которые во всякой части населяемой ими страны видят рядом с собой и кругом себя немцев, людей, которые с почти незапамятных времён для всех целей цивилизации не имеют другого языка, кроме немецкого, и которым недостаёт первых условий национальной жизни: и большой численности и замкнутой территории» [497].