Модест Колеров - Петр Струве. Революционер без масс [сборник]

Маркс в 1848–1849 гг. желал и требовал войны с Россией; эту войну, как он рассчитывал, революционная Германия будет вести в союзе с революционной Польшей [498].

Нельзя сказать, чтобы Маркс в историческом славянском призвании России и в вековой борьбе её с Турцией видел только происки реакционного русского правительства или фантазии литературного панславизма. В его статьях встречается, наоборот, признание народного характера за русской ближневосточной политикой [499].

Но Маркс считал русскую стихию врагом Запада и цивилизации и всей душой отвергал эту стихию. Из ненависти к России Маркс и Энгельс в исторических конфликтах нашего отечества с Турцией в 1853–1854 и в 1877–1878 гг. всегда были на стороне Турции, в союзе с самыми ярыми английскими туркофилами.

Для Маркса лорд Пальмерстон не был достаточно ярким русофобом, и он вслед за мономаном английского туркофильства Д. Уркартом обвинял Пальмерстона в предательстве английских и турецких интересов в пользу России [500].

Мечтая о всеевропейской революции, Маркс в 1853 г. видел в турецком султане союзника этой революции. В статье его, напечатанной в New-York Tribune от 12-го августа 1853 г., есть такая поистине классическая фраза: «The Sultan holds Constantinople only in trust for the Revolution», — «Султан владеет и управляет Константинополем исключительно по доверию и в интересах революции». Революция должна и призвана сломить «демонические» влияния Восточного Рима (т. е. России) [501].

Классических английских либералов своего времени: Кобдена, Брайта, Гладстона, Маркс не выносил, между прочим, и за их доброжелательное отношение к России. «Кобден и Россия» — озаглавлена едкая английская статья, в которой от Маркса одинаково достаётся как Кобдену, так и России [502]. Интересно отметить, что Кобден принадлежал к числу тех немногих англичан, которые всегда понимали, что между Англией и Россией нет реального антагонизма. Реальную опасность для Англии Кобден видел в американской торговой и промышленной конкуренции, а не в воинственной политике России. Психологически забавно, что проповедник идеи классовой борьбы Маркс в одном из своих интереснейших писем к Энгельсу, недавно опубликованных Бернштейном, почти с негодованием говорит о том, что «квакер Брайт интересуется только внутренней войной» (письмо от 24-го января 1854 г.) [503].

В 1877–1878 гг. Маркс и Энгельс стояли безусловно на стороне Турции. После русско-турецкой войны они ожидали русско-германской войны и со своей точки зрения германских социал-демократов её весьма опасались. Весьма характерно в этом смысле следующее место из письма Энгельса к Марксу от 9-го сентябри 1879 г.:

«В тот самый момент, когда нигилисты и панслависты (совершенно так же, как самые заскорузлые немецкие консерваторы, духовные вожди германской социал-демократии сближали и отождествляли в этом пункте „нигилизм“ и „панславизм“. П. С.) так основательно разрушают русско-германский союз, что он лишь на короткое время, для видимости, может быть заштопан, — в этот самый момент их афганские агенты бросают Англию, в случае войны России с Германией, в объятия Бисмарка. Я уверен, что Бисмарк руками и ногами работает над тем, чтобы довести дело до войны с Россией. В союзе с Австрией и Англией он может дерзнуть и на это, Англия обеспечит ему нейтралитет Дании, вероятно, Италии, может быть, даже самой Франции».

«Было бы лучше, если бы дела в России быстрее пошли к кризису и устранили перспективу войны внутренним переворотом. Положение становится слишком благоприятным для Бисмарка».

«Одновременная война с Россией и Францией явилась бы (для Германии) борьбой за национальное существование, и в возгоревшемся из этой борьбы шовинизме наше движение (социал-демократическое) на целые годы погибло бы. И шансы при этом, в случае присоединения Англии, были бы для Бисмарка весьма благоприятными — долгая и трудная борьба, но 3 шанса против 2 за окончательную победу, вроде исхода Семилетней войны» [504].

К этой картине европейской войны, которой Энгельс боялся только потому, что её удачно повёл бы Бисмарк, а не всеевропейская революция, Маркс в ответном письме от 10-го сентября того же года замечает:

«Для нашего движения и для Европы вообще не могло бы произойти ничего более вредного, чем осуществление плана Бисмарка» [505].

Как известно, у Бисмарка вовсе не было плана войны с Россией. Выше читатель найдёт перевод классической XXIX главы «Мыслей и воспоминаний» Бисмарка, в которой рассказывается история возникновения австро-германского союза. Этот аутентический комментарий к союзному акту 1879 г. в настоящее время читается с огромным интересом. Между прочим, он показывает, в какой мере Бисмарк мог в своей внешней политике всё-таки руководиться соображениями внутренней политики. Это подчинение внешней политики мотивам, почерпнутым во внутренней политике, представится нам ещё более значительным, если мы вспомним, что союз с Австрией диктовался Бисмарку полной неприемлемостью для него идеи соединения немецких земель Австрии с Германией, ибо такое соединение означало бы усиление католического элемента и ослабление прусского начала в Германской империи. Как бы то ни было, внутренно-политические соображения Бисмарка сами по себе уже исключали для него агрессивные намерения против России. Но кроме того, как я уже указывал в своих статьях, Бисмарк решительно отклонял мысль о том, что Германия должна до конца солидаризироваться с Австро-Венгрией в её ближневосточной политике, «представительствовать» балканские интересы Габсбургской монархии. А самостоятельных интересов Германии на Ближнем Востоке Бисмарк не признавал.