Модест Колеров - Петр Струве. Революционер без масс [сборник]

«Таким образом немецкая идея может оставаться живой и расти лишь в том случае, если её материальная основа, т. е. численность немцев, благосостояние Германии, количество и величина поставленных на службу германской идее миро-хозяйственных отношений будут продолжать всё расти и расти. Но именно это вынудит англо-саксов принять решение — будут ли они со своими интересами в мире приспособляться в то же время к нашим и столкуются ли они сообща с нами о своей и нашей доле, или же они против нас будут силою отстаивать своё единовладычество. Если они решатся на поединок, то от нашей силы будет зависеть, сумеем ли мы победить и утвердить себя, или же будем побеждены».

«В Англии заключены, стало быть, судьбы Германии. Для того, кто следил за развитием мира в последние сто дет и к тому же из собственных наблюдений знает нечто о современном мире, — для того из всех национально-политических вопросов будущего есть лишь один, которому неоспоримо принадлежит значение, заслоняющее все прочие вопросы. Вопрос этот гласит: предназначен ли англо-саксонский тип к тому, чтобы он один достиг господства в тех частях земли, где отношения ещё не установились, а находятся в текучем состоянии, или же, кроме того, и для немецкого останется достаточно простора для того, чтобы явиться в качестве фактора, конституирующего культурное целое как по сю, так и по ту сторону океана?»

Задачи германской мировой политики поставлены тут с необыкновенной ясностью. И вряд ли можно сомневаться, что в этих задачах солидарны были все элементы германского народа, что тут формулирована программа национального характера, вытекающая из всего предшествующего экономического и политического развития Германии.

В этом обосновании «немецкой» или «германской» идеи лейтмотив: Англия есть рок Германии. Отношениями с Англией определяется всё положение и все возможности Германии. Рядом с этим замечательно пренебрежительное отношение к России в её настоящем состоянии. Россия теперь и в ближайшем будущем не может идти в счёт как дееспособная в Европе великая держава. Это на разные лады повторялось в ответственной немецкой публицистике и вошло прочно в сознание руководящих людей Германии. Поскольку дело обстоит так, русско-японская война и русская революция сыграли с Германией дурную шутку. Картины цусимского разгрома и московских баррикад загипнотизировали общественное мнение Германии. В Германии просмотрели тот факт, что в сущности и японская война и освободительное движение, принесшее народное представительство, не ослабили, а усилили, — по крайней мере, абсолютно, — внешнее могущество России.

Но как бы то ни было, современная Германия с её мировой политикой имела против себя и Россию, и Англию. Отсюда для германской политики возникала неотвратимая альтернатива, или дилемма. Необходимо было взвесить и решить, с какой из двух держав Германии выгоднее и легче вступить в соглашение, по существу обеспечивающее нейтралитет на случай вооружённого столкновения с другой из тех же двух держав.

Дилемма была — нужно это признать прямо — чрезвычайно трудно разрешима. Тут необходимо было учесть самые различные факторы и оценить самые различные отношения.

Антагонизм Германии с Англией носит всеобщий характер — он не приурочен ни к какому определённому пункту в особенности. Это — всеобщее экономическое и потому колониальное соперничество.

Иначе обстоит дело с русско-германским антагонизмом. Тут есть один ясный пункт. Россия не может ни в какой форме допустить укрепления Германии на Босфоре, ибо не имея возможности иметь очень сильный флот на всех морях, Россия в каждый данный момент должна быть сильнее всякой другой державы на Чёрном море. Германия либо должна была прийти к соглашению с Англией относительно ограничения морских вооружений, к идее контингентирования своего флота, либо она должна была, работая над непрерывным увеличением своего флота, прийти к соглашению с Россией относительно турецкого вопроса.

Вопрос ставился ясно. Вернее, только ясная постановка дилеммы и сознательное её разрешение в том или другом смысле могли обеспечить Германию от внезапной войны на два фронта с целой коалицией держав, секундирующих Англии и Россия.

Германия Вильгельма II уклонилась от ясного и окончательного разрешения намеченной дилеммы. Такое уклонение, конечно, само по себе не приводило бы к войне, если бы налицо была твёрдая воля — не только воздерживаться от каких-либо агрессивных действий, но до поры до времени, по крайней мере, избегать и всякой постановки международных вопросов, могущих угрожать войн ой. Именно со стороны Германии — даже при отсрочке разрешения вопроса — с кем же возможно и необходимо столковаться: с Англией или с Россией? — необходима была величайшая сдержанность, доходящая до полного самообуздания. Между тем рост политического могущества и экономической мощи Германии создал у неё не только сознание своей силы, но и глубокое чувство неудовлетворённости своим положением «под солнцем». Это сознание и это чувство сгущались в целое агрессивное настроение или самочувствие всей страны. У специалистов же военного дела и отчасти у специалистов-политиков это агрессивное настроение принимало определённые очертания программ активного выступления Германии, подчас выливавшихся в идею и замысел превентивной войны. Эта идея при разрешении той альтернативы, о которой я говорил выше, могла бы быть реально-политически оправдываема (хотя, нужно сказать, даже Бисмарк её осудил самым суровым образом) теми аргументами, которыми вообще оправдываются подобные вещи, и, наконец, она могла бы найти себе оправдание — в успехе.