Модест Колеров - Петр Струве. Революционер без масс [сборник]

Одной этой новой линии германской политики было бы достаточно для того, чтобы вызвать вооружённый конфликт Германии с Россией. В декабре 1913 года мы вступили таким образом в эпоху назревания конфликта, который неизбежно должен был принять мировой характер. Как мы увидим дальше, конфликт этот назревал в условиях, которые сами могли родить из себя некоторые задержки ему и, пожалуй, дать ему рассосаться. Международное положение было сложно тем, что при существовании серьёзного антагонизма между Германией и Англией, назревал ещё более серьёзный антагонизм между Россией и Германией, которая уже не в качестве патрона Австрии, а самостоятельно пошла наперерез вековой линии русской политики на Ближнем Востоке и направилась на пункт, около которого в течение почти всего XIX века кристаллизовался русско-английский антагонизм. Этот антагонизм смягчился в огромной мере за последние годы, он уступил место известному сближению, но он не исчез совершенно, как исчез былой антагонизм Франции и России. Именно это обстоятельство — неясность взаимоотношения между Англией и Россией — определяло сложность международного положения в 1913 и 1914 гг. Такое положение требовало величайшей дипломатической бдительности и умелости от лиц, руководящих внешней политикой как России так и Германии. Необходимо было принять во внимание всё: и многообразные переплетающиеся интересы, и дипломатические традиции, и степень возбудимости или косности общественного мнения всех великих держав Европы, прежде всего наиболее свободной из них, Англии. Как в этом сложном международном положении конкретно разыгрался великий мировой конфликт, как отвлечённые возможности превратились в реальности и образовали сомкнутую цепь неотвратимых в отдельности фактов, — это будет предметом дальнейших статей.

В газетах установился как бы публицистический трафарет, что современная Германия есть та самая милитарная и милитаристическая Пруссия, которая объединила германские государства, что Вильгельм II — продолжатель политики Бисмарка и что в этих традициях ключ к пониманию великой европейской войны 1914 г.

Мы уже показали, в какой мере неверно это отождествление политики Бисмарка с политикой Вильгельма II в области русско-германских отношений. Но шаблонное трактование прусско-германского милитаризма, как чего-то единого и целого на пространстве всей его истории, неверно в ещё более общем и глубоком смысле. Политика, которая привела к войне 1914 г., есть нечто новое сравнительно с той политикой, которая восторжествовала в 1866, 1870–1871 гг., нечто коренным образом от неё отличное. В этом — особенный характер событий, переживаемых нами. Ни одна из стран, участвующих в великом конфликте, ни Англия, ни Франция, ни даже Россия, не является в настоящую минуту как великая держава со столь новым обликом, как Германия. Этим новым обликом Германии отмечено всё столкновение. Он придаёт войне её грозный и решающий характер.

Войну ведёт новая Германия , и Вильгельм II не наследник Бисмарка, а протагонист этой новой Германии, которая в основе чужда поколению Вильгельма I и Бисмарка. Отсюда — поразительное зрелище единодушия Германии в этой борьбе; ведь — что бы там ни говорили — в ней социал-демократия и рабочие подают руку милитаризму и юнкерству. Конечно, в новой Германии есть черты и старой, и даже именно в этом сочетании нового и старого заключается объяснение того конкретного оборота, который приняли события. Новая Германия является, конечно, недостаточно новой. Новым содержанием жизни она пытается овладеть при помощи старых форм. Но решающее значение в великом конфликте принадлежит всё-таки не этим старым формам, а влившемуся в них новому содержанию. Историческое рассмотрение судеб народов должно иметь в виду слова великого немецкого историка, который писал, что «муза истории имеет широчайший духовный горизонт и с полным мужеством отстаивает свои мнения. Внесение интересов современности в историческую работу приводит обычно к тому, что свобода этой работы нарушается» [488]. Публицистике сегодняшнего дня, быть может, соблазнительно и выгодно видеть в новом только старое и как бы отжившее. Той публицистике, которая осуществляет девиз другого великого историка: «Политика и история суть лишь две стороны одной и той же науки» [489], и приличествует различать, а не смешивать, не малевать действительность в одну краску, а видеть оттенки и переходы.