Михаил Хлебников - Союз и Довлатов (подробно и приблизительно) [litres]

Как видим, Довлатов «работает по правилам». Вмененный цинизм – следствие понимания этих правил и естественных ограничений. Довлатов не смешивает журналистику с литературой. Написав хороший материал, он не забывал его, приберегая в качестве заготовки для прозы. В дело шли, как видим, как целые эпизоды, так и отдельные реплики, метафоры.

Сабило сохраняет высказывания Довлатова, касающиеся его эстетических взглядов. Некоторые из них достаточно неожиданные. Мемуарист рассказал, что подарил знакомой на день рождения подписку на собрание сочинений Шолом-Алейхема. Окружающие восхищаются щедрым даром:

– Царский подарок!

– Ничего царского, – возразил Довлатов. – Шолом-Алейхем – обычный местечковый писатель. Но его похвалил Лев Толстой. Будь он жив, его бы страстно полюбили наши местечковые ленинградские журналы.

– Не пугай меня, – попросил я. – У меня в «Неве» лежит рукопись повести «Показательный бой».

– Сочувствую, – сказал Довлатов.

С некоторым недоумением мемуарист описывает этнические изыскания Довлатова:

Как-то прихожу в редакцию – почти все сотрудники стараются вспомнить мелодию песни итальянских партизан. Я напел. Довлатов встал, обнял меня.

– Наш! Недаром имя у тебя библейское – Ванюра! – Ты, оказывается, наш!

– Что значит «наш»?

– Наш, еврейский!

Иван Иванович Сабило начинает подробно рассказывать о своих корнях, упоминает маму – Клавдию Николаевну Бортник. Следует сакраментальное:

– Значит наш!

Сабило продолжает рассказ о древних славянах, об этимологии фамилии Бортник, связанной со словом «борть», отсылающим к собирателям дикого меда. Речь потомка собирателей сладкой лесной добычи переходит к описанию периода монгольского нашествия. Довлатов продолжает упорствовать:

– А если не наш, – веселится Довлатов, – с чего же ты такой талантливый?!

Как видим, высоким искусством троллинга Довлатов владел в совершенстве.

К сожалению, в мемуарной повести присутствуют явные ошибки. Например, Сабило описывает их первый день в редакции «Знамени прогресса»:

Довлатов в новеньких, почти не гнущихся джинсах – вещественном свидетельстве того, что на Западе опубликован его новый рассказ.

Сабило явно торопит время. До заграничных публикаций рассказов еще очень долго. Другой эпизод. Приятели обсуждают политические вопросы. Сабило рассуждает о возможности вступления в партию. Довлатов возражает, ссылаясь на «старого пердуна Брежнева». Возможный член партии вдумчиво возражает:

– Да, геронтократов в руководстве партии много. Их надо разбавить и убавить. Этим нужно заниматься. В партии «этой» Твардовский. И уважаемый тобой Борис Полевой, который печатал тебя в «Юности».

До публикации в «Юности» еще несколько лет. По свидетельству Бориса Клементьева, сослуживца Довлатова по «Знамени прогресса», писатель мало с кем в редакции делился своими литературными заботами:

О том, что Довлатов писал рассказы и мог легко претендовать на звание писателя, мало кто в редакции догадывался. О своем творчестве он практически с нами не делился. Знали только косвенно о его проблемах. Что часто Сергей сидел без работы и если что-то и сочинял, то «все шло в стол». Его категорически нигде не печатали. Это обстоятельство нередко влияло на настроение писателя. К этому же и в семейных делах не все было гладко.

Каковы же в это время успехи Довлатова в «большой литературе»? Насколько «категорически» там складывалась ситуация? Он вынужденно следует привычной тактике «малых шагов». Его продолжает печатать «Крокодил», «национальный скандал» утих. До своего отъезда в Таллин Довлатов публикует там три миниатюры. Интерес представляют две из них. Первая – «У реки» – напечатана в № 19 за 1971-й.

Она рассказывает о молодом студенте – жертве безответной любви. Отвергнутый жестокой Зиночкой, он решает утопиться. Как и многие несчастные влюбленные, он хотел бы видеть, как подействует его роковой шаг на предмет страсти.

То есть идеально было бы сначала утопиться, а потом прийти к той же Зиночке и сказать:

– Полюбуйся, что ты натворила, жестокая!

Но Федя знал: хотя подобная идея с незапамятных времен владела умами всех отвергнутых влюбленных, в полной мере осуществить ее никому почему-то не удавалось.

Федор заходит в реку, вода уже касается его подбородка. Но тут он замечает, что некто решил похитить оставленные им на берегу брюки. Здоровый инстинкт собственника подавляет нездоровый суицидальный порыв. Федор выскакивает из воды и преследует похитителя: