Михаил Хлебников - Союз и Довлатов (подробно и приблизительно) [litres]

Но и такие данные более чем исчерпывающи для компетентных органов. И здесь снова привычная для Довлатова проблема – отсутствие внятной реакции. Да, его не берут на работу даже в многотиражную газету, но пока ярко выраженного давления нет. Все на уровне невнятных слухов, неясных ощущений колебания почвы под ногами. Настроение Довлатова резко меняется. В какой-то момент он вроде бы собрался уезжать вместе с женой и дочерью. Из письма Тамаре Зибуновой от 6 июня 1977 года:

Тамара! Мне, очевидно, придется уехать… Так складываются обстоятельства. Я хочу знать, подпишешь ли ты в этом случае бумагу об отсутствии ко мне материальных претензий. Сообщи экстренно и однозначно – да или нет. И если можешь, не слишком оскорбляй меня при этом. И пожалуйста – сразу ответь.

Нервное состояние не могла сгладить и публикация последнего официального текста Довлатова в Союзе. Это очередная рецензия в «Звезде» в № 8 за 1977 год. Это самый объемный литературно-критический текст Довлатова, – 11 тысяч знаков, три страницы журнальной площади. Выбор рецензируемого текста необычен для Довлатова. Он откликнулся на литературоведческую книгу Анатолия Горелова «Три судьбы», изданную годом ранее. Судьба самого Горелова достаточно примечательна, чтобы сказать о ней несколько слов. Он родился в 1904 году в еврейской семье. Настоящая его фамилия – Перельман. Уже в 1929-м Горелов становится главным редактором «Резца» – двухнедельного «рабочего литературно-художественного журнала». С 1934 по 1937 годы Горелов возглавлял «Звезду». Арестованный в 1937-м Горелов попал под бериевскую амнистию. В 1949 году он попадает под новую волну – кампанию по борьбе с космополитами. Горелова ссылают в Красноярский край, откуда он возвращается в Ленинград в 1954 году. Удары судьбы не сломали его. Он активно участвует в литературной борьбе, принадлежит к либеральной части ленинградских писателей.

Впрочем, «Три судьбы» далеки от актуальных политических баталий. В книге рассматриваются жизнь и творчество Тютчева, Сухово-Кобылина и Бунина. Оценивая книгу, Довлатов выделяет часть, посвященную Тютчеву. Рецензента особо интересует анализ поэтической пары Пушкин – Тютчев. Горелов выступает против традиционного записывания больших русских поэтов позапрошлого века в «ученики и продолжателей пушкинской традиции». С явной симпатией Довлатов описывает уход Горелова от канонического прочтения:

Он противопоставляет Тютчева не частным сторонам поэзии Пушкина, а его поэтической программе, выраженной в таких стихотворениях, как «Вольность», «Поэт», «Пророк». Анализ этой проблемы Горелов резюмирует прямо: «Приобщение Тютчева к „пушкинской плеяде" возникло в порядке литературной легенды». Правда, тут же исследователь добавляет: «Это не значит, что духовный опыт Пушкина по-своему не был впитан поэзией Тютчева».

Но тут же следует критика в адрес автора книги:

К сожалению, это ответственное заявление не расшифровано. Всякий русский литератор многим обязан Пушкину. Но если затрагивается вопрос о преломлении пушкинской традиции «по-своему», то именно это «по-своему» и важно в первую очередь растолковать.

Довлатову важно услышать о том, как Тютчев, современник Пушкина, не отталкиваясь от «нашего всего» и не становясь в его тень, сумел найти свой язык, открыл собственный мир. «По-своему» чувствуя внутреннюю связь, идти своей дорогой. В это время писатель работает над «Заповедником», поэтому разговор о книге Горелова связан с тем, что действительно волновало писателя.

Высокие творческие конфликты накладывались на житейские, бытовые проблемы. Довлатов с трудом нашел работу, рифмующуюся с жизнью целого поколения. Он устраивается сторожем на самоходную баржу «Алтай». Для него это безусловный личностный срыв. Журналист и экскурсовод опускается на одну из низших социальных ступеней. Среда, в которую попал Довлатов, учитывая «алкогольный фактор», представляла немалую угрозу его нормальному существованию. К тому же решение Елены Довлатовой приняло необратимый характер. Дочь балтийского моряка, воевавшего в морской пехоте, последовательно и жестко претворяла свою идею в жизнь. Из интервью Елены Довлатовой журналу «Огонек» в 1998 году:

Я не могла больше ждать, пока Сергей решится на отъезд.

Я не сомневалась, что будет трудно, но хуже быть не могло. Я готова была на любую физическую работу, на любые бытовые сложности, только бы избавиться от ощущения безнадежности и страха перед КГБ, все ближе подбиравшегося к Сергею… Если что-нибудь решу – стену лбом прошибу, но добьюсь своего. Однако преодолеть нерешительность Сергея мне долго не удавалось.