Михаил Хлебников - Союз и Довлатов (подробно и приблизительно) [litres]

Замечу, что волевое решение Елены Довлатовой в некоторой степени напоминает уход Норы Сергеевны из театра. В довлатовской семье женщины часто принимали «мужские решения». Нерешительность самого Довлатова была связана с ясным осознанием того, что он и его проза не нужны западному читателю. А к настоящему читателю выход перекрыт. Иногда в сознании он обыгрывал мысль об отъезде, но всячески снижал пафос возможного поступка. В такие моменты он представлял себя прагматичным, деловым человеком. Лев Лосев в «Меандре» вспоминает случай, относящийся к концу 1976 – началу 1977 годов. В Америке он около года, работает в знакомом нам «Ардисе». Карл Проффер попросил Лосева выступить на конференции Американского союза гражданских свобод в Айова-Сити. Ранним утром безмашинный Лосев ждет автобуса до аэропорта. Город начинает оживать. Машины, звезды, самолеты, свет неоновых вывесок. Неожиданно приходит понимание чуждости этого мира, в котором ты, тем не менее, находишься. Лосев переполнен нахлынувшим чувством:

Я захватил с собой несколько писем, на которые надо было ответить. И вот при свете уличного фонаря я стал писать Довлатову. Он тогда прицеливался к отъезду и просил рассказывать ему о жизни в Америке. И я постарался описать, подробнее, чем здесь, что я вижу и чувствую в этот предутренний час на окраине Энн-Арбора. Недели через четыре он прислал смешное письмо, сварливо выговаривал мне за ненужные сентименты. Писал, что его интересует не это, а «сколько стоят в Америке спортивные сумки из кожзаменителя».

Игры в отъезд заканчиваются в январе 1978 года. Елена Довлатова неожиданно быстро получает разрешение на выезд. Буквально перед отлетом она с подругой идет на прогулку, падает, ломает руку. 1 февраля Елена с дочерью Катей улетают в Вену. Довлатов провожает их. Простудившись, он лечится проверенным народным средством. Вызванный врач констатирует алкогольное опьянение. Довлатова увольняют. Лишившись семьи и работы, он впадает в прострацию. Из мартовского письма Тамаре Зибуновой:

Милая Томушка! Меня опять поперли с работы. Отчасти сам виноват, отчасти – происки. Ты, конечно, подумаешь: «Запил». Верно, было дело. Я и в Таллине пил. И про таллинские мои дела многие говорят: «Выгнали за пьянку». Короче, поперли… От Лены важные, хорошие и благоприятные для меня сведения. Они в Риме. Собираются в Штаты. Все идет нормально, без срывов, хоть и без триумфа. Надежды подтвердились. Остальное дело времени, терпения и удачи.

В подобной ситуации всегда требуется помощь от человека спокойного, обладающего способностью объяснить ситуацию, подсказать оптимальное решение. Таких людей вокруг Довлатова было всегда немного. Определенной подвижностью, живостью психики обладали даже формально удачно социализированные типы. Из «Заповедника»:

Живописец Лобанов праздновал именины своего хомяка. В мансарду с косым потолком набилось человек двенадцать. Все ждали Целкова, который не пришел. Сидели на полу, хотя стульев было достаточно. К ночи застольная беседа переросла в дискуссию с оттенком мордобоя. Бритоголовый человек в тельняшке, надсаживаясь, орал:

– Еще раз повторяю, цвет – явление идеологическое!..

(Позднее выяснилось, что он совсем не художник, а товаровед из Апраксина двора.)

В сложной ситуации помощь пришла от Ефимова. Из ранее цитированного письма к Зибуновой:

Игорь Ефимов оказался замечательным человеком. Единственный не алкоголик, с которым я поддерживаю отношения. Добрый, внимательный, чуткий, полезный. Остальные – шутники, эгоисты и сплетники. А он занят делом. И еще чужими делами. Он мне чрезвычайно полезен.

Шутником Ефимов не был точно. По его словам, готовиться к отъезду он начал с 1973 года, после возвращения с Высших литературных курсов. Он берет частные уроки английского языка. Но это еще не готовность к эмиграции, а действия «на всякий случай». Решающими доводами выступили два уже названных момента. Неуспех взрослой прозы и написание философских трактатов. Никто не преследовал писателя, свидетельством чему – заключенный в «Детской литературе» договор и выплаченный аванс. Но деньги возвращены, семья деловито собиралась, лишние вещи оперативно распродавались. Разъехались по новым хозяевам мебель, коллекция репродукций. Ефимов вполне искренне давал советы Довлатову, подсказывал, как себя вести в ситуации, когда он сам сделал окончательный выбор. Довлатов продолжал тянуть. Полгода, начиная с февраля 1978 года – один из самых тяжелых периодов в его жизни.