Изречение и позиция сего великого монарха, представленные на картинке, столь мне полюбились, что я, как-будто, стал на месте его, а граф Аугсберг, с водкою, на месте голландца с сыром. Лишь только я думаю, гадаю, с которого бы конца приняться за дело – homo proponit, Deus disponit, является ко мне около 5-го часа по полудни, мой товарищ, уголовных дел стряпчий Целиковский, человек рыжий, следственно по физике скорой, предприимчивой, решительной. Он мне все то предлагает, изъясняет, разрешает, о чем я думал прежде, но еще не добирался конца.
– Что же теперь? – вопрошаю я его, – ведь водка уже выпущена?
– Да выпущена! А другая впущена, и уже печатается за городскими воротами, в пустом доме г-на Толынского.
– А для чего же не при казенной палате? Сделана ли предписанная законом новая печать? взяты ли определенные в казну с каждого штофа пошлины? Сколько именно печатается штофов? И не свободно ли за городом вместо одной тысячи штофов, запечатать пять тысяч?
– Обо всем этом, – отвечает наставник Целиковский, – и еще о многом узнаем мы из бумаг в казенной палате сегодня или завтра пораньше, а теперь пойдем за ворота?
– Пойдем.
За воротами городскими нашли мы в необитаемом большом доме множество во многих комнатах ящиков, с наполненною в штофах водкою, которые печатал казенной палаты один приказной с работниками графа Аугсберга. Вскоре явился к нам и ассесор палаты г. Буров.
– Что вы печатаете за городом? – спросили мы его.
– А вам что за дело? отвечал он; знает об этом палата казенная.
После невежливого ответа, взял я от печатавшего приказного служителя печать, и Бурову сказал: – «Эту печать должно, по силе закона, заклепать, а новую сделать с поведенною надписью».
– Мы имеем честь вам сказать – если вы не знали, что мы губернские стряпчие, которые, по словам закона: смотрят везде; теперь вы, не спрашивая нас, можете знать, что нам за дело.
С печатью пошли мы к губернскому прокурору, а он, узнав от нас существо и обстоятельства дела, пошел вместе с нами к губернатору, которого нашли мы играющего в карты, в доме зятя своего соляного пристава Познякова. Губернатор выслушал от прокурора все и не сказал ничего. Мы, вышед от него, толкнулись в палату, дабы прочитать водочные бумаги, но палату нашли замкнутою. Оттуда шествовали к городничему, которого понудили отправить при себе, к водке конвой, и потом разошлись спать.
По утру сошлись раньше обыкновенного в палату, и не нашли журнала о водке; из палаты – в уездное казначейство, где нашли, что казначей не только не получил в казну пошлин, положенных с каждого штофа по 10-ти копеек, но и повеления на то от палаты не имел. Прокурор, с прописанием всего, сообщил казенной палате и требовал, чтобы отобранная вчера печать была уничтожена, а на место ее сделана новая с надписью, в законе предписанною, и чтобы водка печатаема была при казенной палате, а не за городом. А от наместнического правления, и особо от губернатора, требовал письменно же, чтобы водка пропущена была в город, где он, прокурор, предоставляет себе открытие свойства и качества оной.
Не буйные ветры зашумели, не мутная лужа всколебалась, палатные члены всхорохорились. Натурально! Кому приятно быть пойману на преступлении должности.
Они бросились к губернатору,
К губернатору Черемисину,
И поют ему громогласную:
– Как матросы встарь на Неве реке,
На Васильевском славном острове —
«Ох ты, гой, еси, ты наш батюшка!
Нас поймали-то за воротами.
На печатанье водки хлебныя,
Прокурор Семен и со стряпчими,
Как со стряпчими со губернскими.
Ты – ведь сам нам дал повеление,
Чтоб печатали за воротами.
Ты, отведавши водки графские,
Рек по книжному: «в снедь добра зело».
А теперь они нас крутят вертят».
Что возговорит Черемисинов:
«Ох вы, гой, еси, вы друзья мои,
Вы друзья мои, два зятья мои,
Позняков, Захар и Наркиз Вон-ляр,
А за ними уж и Бояринов.
Мы по всякой день за столом одним
За столом одним хлеб и соль ядим.
Не робейте вы и не думайте.
Малорослого прокурора я,
Кулаком одним, как в мешке, сомну,
Целиковского рыжевласого
Толкачем столку на блины в муку.
Философа-та я Добрынина
Не пущу к себе и в переднюю.
Ой, жена моя Анна Ивановна!
Губернаторша расторопная,
Научи меня как судить рядить.
Мне не в первой раз тебя слушати
Твой совет всегда мне как новой чин.
Ах, как тягостно быть при должности,
Когда чувствуешь, что и туп и глуп».
Что возговорит ж на добрая,
Губернаторша расторопная:
«Ох, ты, гой, еси, удалой наш зять,
Удалой наш зять, ты Наркиз Вонляр,
Ты бери скорей перо острое.
Что очинено тобой в корпусе,
Пиши грамоту в Санкт-Петербург.
При дворе сидит добродетель наш,
Что наместником в Белоруссии,
Родной дядя твой Петр Богданович».
Не кавылушка – трава белая
Во чистом поле забелелася,
Загорелися ретивы сердца;
Прокурор Семен и со стряпчими,
В свою очередь, ну туда ж писать.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу