Нэнси Митфорд - Влюбленный Вольтер [Voltaire in Love]

“Я не люблю Ньютона, — писала она Сен-Ламберу. — Я заканчиваю его лишь потому, что это необходимое и достойное дело, люблю же я вас одного”.

Жизнь Вольтера, как всегда в Париже, требовала напряжения интеллекта и нервов. Его новая пьеса “Нанина”, сыгранная в Театр франсез не стала событием. Сошедшая было на нет переписка с Фридрихом, возобновившись, стала опять теплой. Фридрих, естественно, радовался поражению соперницы-женщины. “Похоже, Аполлон как бог медицины (sic) приказал вам присутствовать при родах мадам дю Шатле”.

Вольтер пообещал приехать в Берлин, как только все закончится. Он снова увидит короля, умрет счастливым и его похоронят в часовне Фридриха, а на могильной плите напишут: “Здесь упокоился почитатель Фридриха Великого”. Фридрих ответил, что для него нет звания почетней, чем “Обладающий Вольтером”. Вольтер намекнул, что не сможет устоять от соблазна посетить Берлин, если его наградят прусским орденом “За заслуги”. Обмен любезностями снова превращался в обменом колкостями. Фридрих говорил сестре Виль- гельмине: “Этой осенью Вольтер будет у нас, он приедет, как только мадам дю Шатле разрешится от бремени. Отцовство для него слишком большая честь: некому Сен-Ламберу достается слава, мужу — позор, а Вольтеру зрелище”. Примерно в это же время Фридрих в разговоре с Альгаротти произнес фразу, которую часто цитируют: “Очень жаль, что душа столь жалкая соседствует с блистательным гением. Он обаятелен и злобен, как обезьяна”.

Тогда же у Вольтера произошла ссора с Ришелье, едва не положившая конец их старинной дружбе. Герцог и Вольтер затеяли небольшой подхалимаж, желая по- угодничать перед Людовиком XV. Французским академикам предстояло прибыть в Версаль, дабы поздравить своего господина с недавним заключением мирного договора (Ахенского). Ришелье, один из членов делегации, всегда включавшей двух-трех герцогов, выбранный в качестве оратора, надеялся блеснуть. Он убедил Вольтера сочинить для него речь, вознамерившись выдать ее за свою, выучив наизусть. “Академия поручила мне выразить мнение остальных ее членов, ибо я удостоен счастья каждодневно общаться с великим человеком, воплотившим в себе все, чем мы восхищаемся... Долг моих коллег, Ваше Величество, постараться, чтобы грядущие поколения узнали о вашей победе над врагом и над самим собой, явившейся благом для народов и примером для других правителей...”

Слова эти не были совсем уж неискренними. Вольтер на самом деле уважал Людовика XV за заключенный тем Ахенский мирный договор, по которому Франция практически ничего не получила, несмотря на ряд одержанных ею блистательных побед. Король заявил, что он не купец и не намерен торговаться. Большинство его подданных, тем не менее, сочли подобную щедрость неуместной и были весьма раздосадованы невыгодным соглашением.

Поскольку Вольтер написал для герцога речь, тот, в свою очередь, взялся поднести королю “Панегирик в честь Людовика XV” на латыни и четырех современных языках: французском, итальянском, испанском и английском, переплетенный в синий сафьян. Здесь Вольтер зашел еще дальше. Людовик XV, утверждал он, величайший из всех французских монархов со времен Шарлеманя, и остается лишь надеяться, что и последующие монархи будут похожи на него. Поскольку Людовик XV с Вольтером теперь не только не разговаривал, но и не смотрел в его сторону, тот не осмеливался сам преподнести “Панегирик”.

В назначенный час группа академиков прибыла в Версаль: Ришелье, герцог де Сент-Эньян, Мирабо, аббат д’Оливе, президент Эно, аббат Алари, Ардион, Кре- бийон, епископ Мирепуа, Лашоссе, Фонсемань, кардинал де Субиз, аббат Дюреснель, Мариво, епископ Байенский, Биньон, аббат де Берни, аббат де Лавиль, Дюкло, Полми и Грессе. Двое из них, Кребийон и Мирепуа, были злейшими врагами Вольтера, четверо — Ришелье, д’Оливе, Берни и Эно, добрейшими его друзьями. Сам он не присутствовал. Делегация дожидалась аудиенции в овальном зале, где Ришелье услышал, как кто-то в толпе повторяет те самые фразы, что он, старательно зазубрив, собирался произнести. Ему пришлось на ходу придумывать новую речь, которую он бормотал, запинаясь и ловя на себе насмешливые взгляды своего недруга Морепа, прекрасно понимавшего, что случилось.

Герцог был убежден, что это очередная выходка Вольтера, рассвирепев, он нанес ответный удар: отослал “Панегирик” автору без комментариев. Теперь в ярость пришел Вольтер. Сорвав со стены написанный гуашью “Апофеоз герцога Ришелье”, висевший всегда у него в спальне, он растоптал его ногами. К счастью, недоразумение с “утечкой” выяснилось. История оказалась вполне заурядной. Мадам дю Шатле прочитала речь мадам де Буффлер, заехавшей за ней, чтобы отвести в оперу. Мадам де Буффлер попросила для себя копию и, заказав еще двадцать, распространила панегирик среди . друзей. Вольтер и Ришелье вдвоем посмеялись над женским неблагоразумием, все друг другу простили, все забыли и больше ни разу не поссорились за всю их долгую жизнь.