Сара Камерон - Голодная степь - Голод, насилие и создание Советского Казахстана

В прежние десятилетия кочевникам-казахам довелось пережить массовую крестьянскую колонизацию Степи, Гражданскую войну, голод и установление советской власти. Все эти события сделали казахов более уязвимыми перед лицом голода: на начало 1928 года, как сообщалось в докладе крайкома партии, земледелие восстановиться от опустошений Гражданской войны сумело, а вот объем продукции кочевых хозяйств по-прежнему на 10–15% отставал от довоенного 335 335 АПРК. Ф. 141. Оп. 1. Д. 2106. Л. 1–3, 62, 63, 116–122 (Из обзора Казкрайкома ВКП(б) о социально-экономическом и политическом положении республики, март 1928 г.) // Трагедия казахского аула. Т. 1. С. 20. . Впрочем, казахи каждый раз находили возможность приспособить свои методы кочевого скотоводства к политическим, природным и общественным изменениям. Однако конфискация байских хозяйств нанесла мощнейший удар по кочевой жизни, резко снизив численность скота и внеся сильнейший разлад в казахское общество. К концу 1928 года казахи начали голодать.

Многие историки считали само собой разумеющимся, что атаки советской власти на конкретные этнические группы были в первую очередь делом рук чужаков – «русских» или «чиновников из Москвы» 336 336 Подобная аргументация присутствует в кн.: Conquest R. The Harvest of Sorrow; Applebaum A. Red Famine. . Но, как покажет эта глава, кампания по конфискации была особенно разрушительной именно потому, что ее проводили главным образом не чужаки, а сами казахи 337 337 Этот факт продемонстрировал и Ян Томаш Гросс в своем труде: Gross J.T. Revolution from Abroad: The Soviet Conquest of Poland’s Western Ukraine and Western Belorussia. Princeton, 1988. Изучая то, как государственная власть вошла в повседневную жизнь в Польше, Гросс приходит к выводу: «Ужасающие, обездвиживающие особенности сталинского режима были вызваны мириадой мелких, индивидуальных, спонтанных действий» (Ibid. Р. 232). . В пределах своей стратегии, специально разработанной, чтобы разрушить прежние связи и посеять яростную рознь внутри аула, московские власти предоставили самим казахам принимать важнейшие решения – кого именно считать баем и сколько именно имущества у него забирать. Эта схема, в рамках которой местные чиновники и общины получили широчайшие полномочия, будет воспроизведена в последующих кампаниях против «кулака», или крестьянина-эксплуататора, в других регионах Советского Союза. В конечном счете благодаря программе конфискации более тысячи казахов вошли в состав чиновничества и участие партии в казахской жизни стало куда более всеобъемлющим. Как сообщало новое руководство Казахстана, в девяти округах республики прошло 6251 общее собрание, посвященное этой кампании, – с 392 429 участниками 338 338 ЦГАРК. Ф. 5. Оп. 21. Д. 15. Л. 42–63 (Доклад правительства КАССР в ЦК ВКП(б) и ВЦИК о проведении и итогах кампании по конфискации имущества и выселению крупных баев-полуфеодалов, 23 апреля 1929 г.) // Трагедия казахского аула. Т. 1. С. 664. В первоначальной версии доклада значились 3488 общих собраний и 290 796 участников. Позднее эти цифры были зачеркнуты, а новые вписаны чернилами. .

Решение опереться на казахов было вызвано как практической, так и идеологической необходимостью. С практической точки зрения у властей попросту не было ресурсов, чтобы преобразовать обширный Казахстан без привлечения местных кадров, и это стало еще более очевидным после неудач кампании по советизации аула. Москва нуждалась в информации, которую можно было получить только от казахов, – например, кто входит в наследственную элиту, а кто не входит. Утверждение, будто нападение осуществлялось в первую очередь «чужаками», подразумевает, что в республике существовал полностью сформированный партийно-государственный аппарат, но изучение архивных записей 1920-х годов в Казахстане делает очевидной всю нереальность этого допущения.

И с идеологической точки зрения советское национальное строительство, или преобразование казахов в «современную» советскую нацию, не могло обойтись без самих казахов. Без участия местного населения были немыслимы не только стандартизация национального языка и создание национальной культуры, но и такие этапы фундаментальных «национальных» общественно-хозяйственных преобразований, как конфискация байских хозяйств. Москва не смогла бы вести казахов в социалистическую современность, если бы сами они оставались пассивными; их активное вовлечение в процесс модернизации было единственным средством достичь цели. Как показывает крайняя жестокость конфискационной кампании, использование террора против национальных групп вовсе не обязательно означало отход от московской политики национального строительства. Вместо этого террор был средством консолидации национальных групп: кампания по конфискации стала для властей инструментом как уничтожения потенциальных «врагов» в казахском обществе, так и более полного вовлечения других казахов в проект социалистического строительства 339 339 Франсин Хирш высказала такую же мысль в своем исследовании этнографического знания и его роли в создании Советского Союза. Она считает, что усилия по слиянию национальностей вовсе не означали отступления от государственной политики национальностей. Речь скорее шла о стремлении нарастить темпы революции и ускорить переход к коммунизму. См.: Hirsch F. Empire of Nations. P. 9. .