— Министры в солдатской цепи не лежат. Воевал среду наш брат ванька. Надо, чтобы министры опять не раздули войну, им что — чужими руками жар загребать! Надо действовать миром, вот как мы с тобой гутарим, как в Кавказской на митинге видал: и красный большевик выступает, и кадет длиннопатлый, и есаул кубанский.
— Это они попервам говорят, а потом начнут землю нашу делить. И будет война братская, а это самоубийство нации.
— Роман Анисимович, по жизни получается: казачий круг сомкнулся. Смотри, был казак Илья Муромец. Кем он стал потом? Крепостным смердом. Микулой-пахарем. Бежал в казачью вольницу. Куда попал? В царские слуги. Цари кончились. Теперь куда? А туда, как всех называют: в граждане новой России. Она, Россия, голодная, измученная, четыре года кровью умывается ради кучки богачей!
— И еще четыре будет умываться! — кричит Лунь. — Читал газетку? Вот подойдут к берегам этой голодной, вшивой России французские да английские крейсера, да привезут американские танки и еропланы, пушки и свежие дивизии, в рационе которых ром, бекон, шоколад, хлеб из канадской пшенички, да покажут этим кадетам и Советам, что нет лучше говоруна на митинге, чем маузер да пулемет! А мы, казаки, знаем, куда повернуть коня против Хама с бронзовой челюстью!
— Ай да казак — Россию иноземцам отдать решил! Ну, ладно, хватит ерепениться! — оборвал Луня Михей. — Дворян отменили, монахов и попов тоже! И прочие сословия аннулируют. Будут всемирные люди-братья!
— Это мы посмотрим, господин хорунжий!
— Увидим, господин казак! — запахивается в бурку Михей, кончая разговор.
В котлах упрел кулеш, затолченный старым салом и чесноком. Просыпались казаки, подходили с манерками и ложками. Мирно позвякивали уздечки. После завтрака с чаркой неторопко полились над балкой казачьи песни, сложенные линейными поэтами в хивинских походах, в караулах Ермолова, в битвах с турецкими янычарами [9] Я н ы ч а р ы — гвардия в султанской Турции (тур.).
и ландскнехтами [10] Л а н д с к н е х т — наемный солдат (нем.).
прусского короля Фридриха Великого…
И мы ходили-то, казаки, по колен в крови,
И мы плавали, ребята, на плотах-телах.
Тут одна нога упала — другая стои.
Тут одна рука не может — другая пали.
Там, где штык переломился, грудью берем,
А где грудью не берем — богу душу отдаем…
Разведчики, посланные в станицу, наконец вернулись — прогуляли у одной охотной бабенки. Сообщили: власть Совдепа, правят большевики, но коммунистов среди них — чуть, и каждый, слава богу, живет своим двором. Казаки задумались. Но думай не думай — мимо дома конь не пройдет; Потемнел, задрожал Саван Гарцев — разведчики принесли ему весть о гибели его отца и брата от рук Совдепа. Михей направился в палатку командира.
Спиридон спал на бурке. Одна рука в головах, другая на кольте. Огарок свечи трепетно мигает, готовясь погаснуть. Михей дунул на огарок — утро. Сотник открыл глаза.
— Ты? — спокойно повернулся на другой бок. Но тут же встал, плеснул пригоршню воды в лицо. — Что?
— Лежи, все хорошо, закуривай, — Михей открыл жестяную коробку с табаком.
От дыма в палатке потемнело. Вошел Саван Гарцев.
— Спиридон Васильевич… отца моего и братца Архипа порешили…
— Кто? — приподнялся Спиридон.
— Советы.
— Они в станице? — спросил сотник хорунжего.
— Они, — ответил хорунжий. — С марта месяца.
— Седлать! — встал сотник.
— Что ты решаешь, Спиридон? — тихо спросил Михей.
Спиридон сделал вид, что не слышал вопроса.
Утро было туманным, тихим. Потом мгла пала росой. Сейчас уже солнце стояло высоко, но легкие облачка, как ребристые, мокрые дюны, оставляли ощущение утра, рассвета.
Сотня строилась. Слышались неторопливые слова, скрывающие волнение казаков.
— Затягивай наискосы…
— Ели — попотели, работали — позамерзли…
— Братцы, вот они, наши Палестины! — показывал дрожащей рукой Роман Лунь на белое озеро тумана, на дне которого была станица.
Михей выехал вперед, сказал о новой власти в станице. Сотник прервал его:
— По коням! Время смутное. Без команды по дворам не расходиться. Рысью трогай!
Привыкшие к командам, кони тронули сами, не нарушая строя. Шел сенокос. Хлеба желтели. В сотне было немало коней, ушедших на войну из станицы. Они прибавили рысь, обгоняя других.
Показались первые хаты. От хат шагом ехала группа.
— Кажись, станичники впереди, — присмотрелись казаки. — Синенкин есаул… Мужик какой-то… Дениска Коршак — тоже ровно мужик одетый…
Читать дальше