Маргарита Рютова-Кемоклидзе - Квантовый возраст

— Да нет, мой золотой мальчик, я же не говорю что-то против тебя. Ведь, кроме темноволосых евреев, есть светловолосые евреи. Вот их надо уничтожать.

Юра не стал спорить дальше со старой женщиной. Взывать к разуму было бессмысленно, она уже вся была во власти нацизма. Пора собираться, думал он, собираться домой, в Москву. Но он еще год пробудет в Геттингене. Алису он больше никогда не увидит.

В эту свою поездку в Берлин Юрий Борисович в третий раз встретился с Эйнштейном.

«…Мне захотелось повидать Эйнштейна, и я попросил о приеме, — писал Юрий Борисович. — Эйнштейн принял меня в гостиной и спросил, чем я сейчас занимаюсь. Я был увлечен тогда математической теорией химической валентности и начал рассказывать об этом Эйнштейну. Очень скоро, однако, я заметил, что эта тема его совершенно не интересует, и, смутившись, остановился. Эйнштейн, очевидно, был погружен в собственные мысли; во всяком случае, меня удивило, что он завершил разговор странным образом: „Кланяйтесь господину Герглоцу“. Известный геометр Герглоц был профессором в Геттингене, однако мне так и не удалось понять, почему привет предназначался именно ему.

Это была последняя встреча с Эйнштейном. Через год я вернулся в Москву» [18, с. 111].

В Геттинген Юрий Борисович возвращался подавленным. Вся эта поездка в Берлин началась, продолжалась и кончилась нелепо. Началось с того, что Мила решила уехать из Германии, Юра поехал в Берлин ее провожать. Потом эта ужасная встреча с Алисой. И Эйнштейн, великий Эйнштейн, невероятно постаревший за этот год, рассеянный, с потухшими глазами. И в довершение всего, когда Юрий Борисович сел в обратный поезд из Берлина, обнаружив свободное купе и с облегчением расположившись у окна, дверь в купе отворилась и вошел важный господин с двумя чемоданчиками в руках. На лацкане пиджака у него красовалась свастика. Он бросил свои чемоданчики на сиденье напротив и, выбросив вперед руку в знак приветствия, представился: «Адвокат Мум — лидер национал-социалистской партии Брауншвейга!» У Румера замерло сердце — только этого не хватало, в одном вагоне с нацистским лидером! Ничего, конечно, не будет, но выгнать его из этого вагона могут, оскорбления могут быть, и, вообще, все что угодно. И вдруг этот адвокат посмотрел на него внимательно и с необычайно доброй и вежливой улыбкой спросил:

— Господин из Аргентины?

— Jawohl! Как это вы так быстро догадались?

— Я всякую нацию могу сразу узнать. И что у вас там в Аргентине, поместье или живете в городе?

— Поместье, Señor, hacienda, у моего отца.

И дальше Румер стал рассказывать, какая у них hacienda, сколько лошадей и как трудно теперь с ними. Адвокат Мум вскоре разделся почти догола и лег спать. Как только он захрапел, Румер собрал свои вещички и на первой же станции пересел в другой поезд.

В Геттингене Румера ожидали приятные новости. Во-первых, пришли оттиски его работы с Борном о квантовой электродинамике, и, во-вторых, в Геттинген из Москвы приехал его близкий друг Лев Шнирельман. Румер с нетерпением ждал его приезда. Несколько месяцев назад здесь был их общий друг по Московскому университету Гельфонд, который сделал блестящую работу по теории чисел. В частности, он полностью доказал проблему Эйлера — Гильберта о трансцендентных числах и с этой работой приехал к Гильберту. Гельфонд привез с собой и работу Льва Шнирельмана, в которой было доказано известное предположение Гольбаха о том, что любое четное число можно представить в виде суммы простых чисел. Румер и Гельфонд отправились с этой работой Шнирельмана к Эдмунду Ландау. Ландау сначала и слушать не хотел. Специалист по теории чисел, он сам долго пытался доказать предположение Гольбаха, но безуспешно. И все другие попытки, которые ему известны, тоже были безуспешными. А тут приходят два совсем молодых человека из России и утверждают, что третий их товарищ сделал великое открытие. Молодым людям стоило больших трудов выбрать какую-нибудь зацепку и заставить Ландау слушать. Но когда он начал слушать, в нем заработала уже машина. «Верно, — сказал он, пораженный, — ваш соотечественник сделал это!».

Вечером того же дня Эдмунд Ландау сделал доклад в Математическом клубе: «Предположение Гольбаха и теорема Шнирельмана». Гильберт высказал желание пригласить самого Шнирельмана в Геттинген и незамедлительно послал письмо в советское посольство.

И вот приехал Шнирельман, 25-летний профессор, небольшого роста, крепко сбитый, чуть-чуть уже лысеющий. Весь его багаж состоял из его работы, зубной щетки, двух смен белья и блокнота со сказками, которые он сочинял. Все это легко умещалось в портфеле. На границе его спросили: «Профессор, а ваш багаж за вами следует?» — «Следует, следует», — сказал Шнирельман.