Наталья Ройтберг - В поисках Другого

Это положение согласуется как с теорией У. Джеймса (другой как часть внешней самости), так и с теорией диалога Бахтина (другой как иной я, при условии, что другой занимает субъект-позицию во внешней самости), и учением Бубера (Я и Ты как непреложная пара, предполагающая, что как компоненты они сущностно принадлежат друг другу и любое разделение и возможность существования в форме изолированных самостей категорически отрицается).

В интерпретации Херманса это звучит следующим образом: «Коммуникация существует только в силу взаимозаменяемости перспектив» («Communication exists only by virtue of the interchangeability of perspectives» (перевод мой — Н.Р.) 114, с. 75]). Теория Херманса имеет ряд недостатков. Так, например, ее критикуют за отсутствие основательной эмпирической подосновы, а также за то, что объяснения многих положений зачастую ограничены диалогическими отношениями, в то время как процессы и механизмы другого рода игнорируются. Помимо этого, многие исследователи считают, что теория диалогической самости все еще нуждается в доработке, поскольку метафора диалога очень притягательна сама по себе и может быть проработана в разных перспективах. Некоторые считают ее несамодостаточной в силу научного эклектизма.

Для Бернхарда Вальденфельса и платонический идеал диалога как «вариант монолога, где сублимированию (трансформации) в телос оказывается предпочтение перед опасностью релятивизации и разобщенности», и модель диалога Канта как «аргументация перед беспристрастными суждениями разума» ущербны: так же, как унифицированный классический телос не может осознать или исчерпать космическое целое, современная концепция «заземления закона» не может быть частью собственной системы правил»: «the Platonic ideal of dialogue as a version of soliloquy, where sublimation into a shared telos is given primacy over the danger of relativizing disjunction, and a Kant’s model of dialogue as argumentation before an impartial judge «tribunal of reason» are flawed: just as the unified classical telos cannot comprehend or exhaust the cosmic whole, the modern conception of a «grounding law» cannot be part of its own rule system» (перевод мой — Н.Р.) [115, c. 141].

По Вальденфельсу, диалог основан не на предустановленном, предзаданном порядке, но напротив, инициирует и производит такой порядок. В этом смысле диалог представляется как часть перво-события: он превозмогает случайность, но в то же время настолько децентрирован и рассеян, что обращается в бесчисленное множество дискурсов и кадров.

Единственный способ сделать так, чтобы эта множественность не была бесконечно случайной и фрагментарной, — использовать связь между вопрошанием и отвечанием, при этом понимая последнее как ответ-ственность, тот ответ другому (иному), который единственен и уникален настолько, что способен преодолеть дурную бесконечность повторения и наслаивания смыслов. Одна из основных трудностей феноменологии другого состоит в проблеме аутентичного восприятия последнего — без снятия (eliminating) и нивелирования его «другости», инаковости, а также недопущения тематизации его как «чужого»: «Как вопрошать Другого так, чтобы не фальсифицировать его другость самой манерой вопрошания?» («How to question the Other without falsifying the phenomenon of the other by the way we question it?» (перевод мой — Н.Р.) [116, c. 34].

Вальденфельс обращает внимание на эту трудность, подчеркивая, что невозможно даже разрешить внутренний парадокс Другого как доступного в модусе недоступности, недо- и непо-стижимости, иначе другость (инаковость) Другого будет потеряна или искажена. Несмотря на этот парадокс, мы общаемся друг с другом. На уровне культуры этот конфликт трансформируется в затруднительность отвечания другим культурам без снятия их другости (иными словами, это вопрос характера границ между культурами, движения между своим миром (homeworld) и миром Другого (alienworld) [117, c. 67—82]. Обращение к другости (Fremdheitsarbeit) требует изменения отношения к Другому/другим, восприятия их как запроса или стимула, на который мы обязаны ответить словом или действием.

Поэтому феноменология Другого — это, прежде всего, феноменология отвечания и ответственности как открытая легкоадаптируемая форма феноменологического отношения, где интенциональность трансформирована в отвечание. То, что мы отвечаем, всегда нечто большее, чем просто ответ.

Отвечание идет прежде любой интенции, потому что акт отвечания тому, что происходит с нами, не может быть исчерпан значением, пониманием или правдивостью нашего ответа. Вот почему, по мнению Вальденфельса, отвечание стоит между «порядком» (order) и Другим (alien). Оно сфокусировано на ограничениях, границах и пределах: на «сумерках» порядка, сквозь который проглядывает человек как «существо, пребывающее на пороге» (liminal being).