Наталья Ройтберг - В поисках Другого

В этом смысле французский философ является представителем «постсекулярной философии» (термин Ф. Блонда), которая ищет иные, новые пути к Б-гу. «След» это то, что «означивает потусторонне бытие, откуда приходит Лик», «пристанище Другого», это «третье Лицо», не вовлеченное в «биполярную игру имманентного и трансцендентного», это «пропуск в прошлое Другого», это «тойность как вся Бесконечность ускользающего от онтологии абсолютно Другого», как «начало знаковости бытия» [там же, с. 743]. Только через след показывается «явленный Б-г иудео-христианской традиции» [109, с. 318]. Благодаря «следу» осуществляется связь «Я» с трансцендентным: «быть по образу Б-жьему не значит быть иконой Б-га, но пребывать в его следе. Б-г являет себя только через след, однако идти к Б-гу не значит идти по этому следу, но идти к другим, которые удерживаются в следе тойности» [цит. по: 107, с. 743].

«Теологизм» диалогики Левинаса заявлен как «христология» «Я». «Жертвенность» и абсолютная ответственность последнего перед Другим позволяет говорить о философии Левинаса как альтернативе монологическому сознанию Гегеза, и эту альтернативу Левинас видит в Мессии. Тот, кто не замыкается в круге трансцендентального «Я», тот становится Мессией, это одна из особенностей диалогики Левинаса, условие ответственности. Статус мессианства требует «увидеть в обращении ближнего богоявленность лица» [46, с. 1097], требует умения «входить» в сферу Другого, способность воспринимать Другого как наставника, учителя. Отсюда — и принцип асимметричности интерперсональных отношений, и метафизическое желание, и своеобразная «триада»: Бесконечное — Трансцендентное — Добро.

Дискурс есть «дискурс с Б-гом, а не с равными», — утверждает Левинас: «Б-г иной, чем Другой, предшествует этической границе с другим и отличается от каждого ближнего соседа» [там же, с. 1037]. Дискурс — конъюнктура трансцендентности, место, где осуществляется встреча «Я» и «Другого». Дискурс весь пронизан трансцендентными отношениями между «Я» и «Другим», возникающими в диалогическом пространстве.

В мета-этике Левинаса понятие «дискурс» интерпретируется не в социально-лингвистическом плане, а в философическом контексте «метафизики диалога». Таким образом, в свете вышерассмотренной нами аспектологии понятия «диалог» он коррелирует не столько с понятием «дискурс», сколько с понятием «бытие-общение».

Суть дискурса, по Левинасу, — это вопросно-ответная ситуация, «приводящая к установлению асимметричного коммуницирования между «Я» и «Другим».

Требование познать и постичь Другого осуществляется посредством интерпелляции — обращения с вопросом, призывом. При этом обращение измеряется избытком разговорного языка по отношению к языку письменному. По Левинасу, письменность вторична, как «прошлое разговорного слова», поскольку «присутствие говорящего доказывает направленность движения от письменного к произносимому слову. Фонетическая сторона вносит в диалог личностный момент, сотворяемый в плоскости ipso facto (сам делаю), учреждает разную степень „означенности артикуляции“, определяющую нереверсивность отношений» [цит. по: там же, с. 1098]. Язык — это «средостение» Я и Ты: «Способ разрушить форму, адекватную Самотождественному, чтобы предстать Другим, значит иметь смысл, означать. Представить себя, означив, значит говорить» [45, с. 100].

Самотождественное Я в речи выходит за собственные пределы и становится причастным трансцендентному Другому: «Язык является открытием Другого, он устанавливает отношение, не сводимое к субъективно-объективному отношению. Именно в этом раскрытии язык как система знаков, только и может конституироваться» [там же, с. 106].

Следовательно, мы имеем дело с особого рода отношением («Говорить по направлению к Другому предшествует любой онтологии. Оно — наивысшая форма отношения, существующего в бытии. Отношение по ту сторону вещей есть отношение речи» [там же, с. 85]). Само общение Левинас называет «этикой», а задачу деятельности языка усматривает во взаимодействии с тем, что «в своей наготе лишено всякой формы, но имеет смысл само по себе», т.е. с лицом [там же, с. 107].

Говорение — это «принятие Другого прямо, в лицо, осуществленное „я“», а отношение лицом-к-лицу — наивысшее отношение именно в силу влияния «высоты Лика». Словесное общение связывает нас с трансцендентным, с Б-гопричастностью лица Другого: «этическая неприкосновенность», «святость» Другого призывает к ответственности («Я предстаю перед вопрошанием Другого, и неотложность ответа делает меня способным на ответственность; становясь ответственным, я обретаю высшую реальность» [там же, с. 191]).