Наталья Ройтберг: В поисках Другого

Другой «имманентен» слову, языку: «смысл — это лицо Другого, и любое обращение к слову происходит уже внутри свойственного языку изначального отношения лицом-к-лицу», только Лицо «дает начало подлинному словесному общению, и первым словом является обязательство» [там же, с. 204].

Этос словесного общения фундирован богоявленностью Лика, а, значит, и образом мышления Мессии: «Богоявление Лика в полной мере — язык» [110, с. 301], «язык есть справедливость», «слово зарождается в мире, в котором надлежит помогать и давать» [45, с. 218].

Уникальность философии Левинаса состоит в преодолении феноменологии, равно как и онтологии, и в создании совершенно оригинальной концепции «феноменологии диалога», в которой имеют место определенного рода парадоксы в виде некоторых положений левинасовской философии. В качестве таковых можно выделить следующие.

Первый парадокс: ответственность как предшествующая свободе чистая пассивность. Объяснимся: в качестве «первой философии» Левинас постулирует этику как «этику по ту сторону этики», как «духовную оптику», постулируя тем самым абсолютную первичность этического отношения. Приоритет этики обуславливает предшествование ответственности свободе, интенциональности. По Левинасу, ответственность — это «предшествующая свободе чистая пассивность». Он помещает субъективность субъекта в поле радикальной пассивности: праизначальный субъект «пассивнее самой пассивности».

Здесь послушание предшествует повелению, но это не рабство, а «сыновняя пассивность», которая не что иное как результат «избранничества Благом» («благодаря Благу долг ответственности не является насилием. Кроме того, пассивность проступает в уязвимости — в чувствительности по эту сторону всякой воли и всякого поступка.

Эта уязвимость как «предначальная восприимчивость» делает невозможными независимость, самотождественность и отмену ответственности за других.

Еще один парадокс: асимметрия интерсубъективных отношений как Инаковость.

В отличие от М. Бубера, для которого отношения Я-Ты симметричны, Левинас утверждает нереверсивность отношений интериорной и экстериорной сфер, т.е. «Самости» и «Другого», через принципиальную «другость» последнего: каждый Другой уникален, «другой обладает инаковостью как качеством». Другой это всегда то, что не есть я сам. Парадоксально то, что «другой в качестве «иного» существует в измерении «высоты и унижения — блистательного унижения: он имеет облик бедняка, вдовы, сироты, но одновременно и лик господина, призванного жаловать мне свободу и подтверждать ее».

Этот парадокс можно объяснить тем, что Другой метафизичен, причастен сфере выси, его лицо обладает Б-гопричастностью. Другой не трансцендентален, но трансцендентен.

И, наконец, — ан-архия как основа ответственности и Бесконечного. По Левинасу, ответственность темпорально не ограничена, поскольку обязанность быть ответственным не имеет начала. Ответственность без-начальна, т.е. ан-архична. Поэтому Другой, который взывает к ответственности и пролагает путь к Бесконечному, характеризуется категориями Лика и Следа, где Лик — «след абсолютно минувшего», а след — «пропуск в прошлое Другого». В лице Другого просвечивает богоявленность Лика, и этот Лик обнаруживает себя только через След.

С другой стороны, Левинас «дискредитирует» прошлое и текучесть времени, полагая динамизм «Я» в «присутствии настоящего» и «требовании неокончательного».

Но абсолютная инаковость мгновения возможна лишь в контексте связи с Другим и в контексте пророчества как «открытия времени». Время становится осмысленным в свете ответственности: «исходя из нравственного отношения к Другому, я предвижу временность, где прошлое и будущее обретут собственное значение». Таким образом, посредством Пассивности (не рабство, но сыновняя пассивность); Инаковости (Другой есть принципиально другой; вдова, пришлец и сирота, и вместе с тем — господин); Ан-архии (безначальность ответственности; Лик и След как явленность Блага, не выводимые ни из какой длительности; пророчество как «открытие времени») Э. Левинас утверждает мессианскую эсхатологию — выбор судьбы Мессии в противовес судьбе Гегеза; «изгнание из себя» и принятие ответственности, которая детерминируется никогда не опредмечиваемой ценностью — Б-гом, и именно в этом кроется разгадка данных «парадоксов».

Можно сделать вывод, что у Левинаса «самотождественность» «я» подвергается «разрыву» со стороны трансцендентального «Другого» как «Б-гоявленности Лика», проявляющего себя через след. Асимметричность отношений «я» -«ты» является гарантом преодоления Тотальности и выхода к Бесконечному как к пространству метафизической этики. Данные положения эксплицируются в словесном общении, в речи, которой имманентен Другой. Мыслитель выдвигает в качестве главного концепта своей диалогической философии метафору Мессии в противовес метафоре Гегеза как олицетворению монологизма.