Юлиус Эвола - Восстаие против современного мира

См. Диодор, Историческая библиотека , I, 27. См. также M. Pallotino, Etruscologia , Hoepli, Milano, 1942, pp. 175-181, 183-186. Этот автор, помимо «отказа, почти что отречения от духовной деятельности человека пред лицом божества», отмечает также мрачный и пессимистический взгляд этрусков на загробный мир, не знавший перспективы бессмертия, божественного сохранения существования даже для выдающихся людей.

См. A. Gruenwedel, Tusca , Leipzig, 1922,

См. Цензорин, XVII, 6. Относительно пафоса загробной жизни Г. Де Санктис ( Storia dei Romani , vol. I, p. 147) приписывал этрусской душе «страх перед загробной жизнью, выражавшийся в изображениях, напоминающие мрачные образы кошмарных демонов времен Средневековья, —как образ ужасного чудовища по имени Тухулха».

См. M. Michelet, Histoire de la République romaine , Paris, 1843, vol. I, pp. 72,77.

См. Цицерон, О дивинации, III, 23; Овидий, Метаморфозы , XV, 553.

В процитированной работе (стр. 124) Пиганьоль отмечал, что в методике римских гаданий присутствовало противопоставление уранического патрицианского обряда авгуров хтоническому обряду этрусских гаруспиков.

См. M. Michelet, Histoire , cit., p. 114.

Варрон, VII, 8.

См. Н. Wagenvoort, Roman Dynamism , Oxford, 1947.

Ливии, История Рима от основания города , ХХII, 22, 6. Fides —в различных формах, таких как Fides Romana, Fides Publica и так далее —была одним из древнейших римских божеств.

Здесь «магическое» понимается в высшем смысле этого слова (см. гл. 7) и относится к официальной римской религии, которая могла бы показаться чистым «формализмом», лишенный религиозного чувства. Между тем она выражала древний закон чистого действия. Преследование римлянами магии и астрологии касалось лишь их низших форм, зачастую всего лишь суеверий и шарлатанства. На самом деле магический подход, понимаемый как подход повелевания или действия, наложенных на невидимые силы посредством чистого детерминизма обряда, составлял суть первоначальной римской религии и римского понимания священного (М. Macchioro, Roma capta , cit., pp. 29 и далее, 246 и далее). Хотя позже римляне и боролись с народными и суеверными формами магии, они продолжали с огромным уважением относиться к патрицианскому культу и фигуре теурга, которому приписывали достоинство и аскетическую чистоту.

См. F. Cumont, Les religions orientales , cit., p. 30.

Плутарх, Пирр , ХIХ, 5. В эпизоде галльского вторжения поведение римских старейшин описано Ливием как «выше человеческого» и «подобное богам» — «кроме украшений и одежд, более торжественных, чем бывает у смертных, эти люди походили на богов еще и той величественной строгостью, которая отражалась на их лицах» ( История Рима от основания города , V, 41) (перевод С. Иванова. У Эволы: «почти что, как у божеств... не только в одежде и наружности, более внушительных, чем у людей, но и в их величии» — прим. перев .).

В древних традициях считалось, что человек, на которого опустился орел, предопределен Зевсом к высшей судьбе или царствованию, а само появление орла служит знамением победы. Орел являлся настолько универсальным символом, что у ацтеков служил для определения местоположения столицы новой империи. Элемент ба, понимаемый как часть человеческого существа, предназначенный для вечной небесной жизни в состоянии «славы», в египетской иероглифике часто изображался в образе сокола —эквивалента орла в Египте. В обряде преобразованная душа в образе сокола вселяет ужас богам, и можно процитировать следующую формулу: «Я по схожести божественного сокола с Гором приобщаюсь согласно схожести моего духа, чтобы обрести власть над тем, что в другом мире соответствует Осирису» ( Book of the Dead , cit., LXXXIII, 1-4, 46). В Ригведе (IV, 18, 12; IV, 27, 2) орел приносит Индре волшебный напиток, делающий его владыкой всех богов и освобождающий от инфернальных женских воздействий. С доктринальной точки зрения в более общем контексте здесь можно указать на скрытый смысл «апофеоза» римских императоров — consecratio , где вылет орла из пламени погребального костра символизировал становление божеством души усопшего.

Плиний пишет: Saturnia ubi nunc Roma est («Сатурния на месте нынешнего Рима»). У Вергилия ( Энеида , 357-358): Наnc Janus pater, hanc Saturnus condidit arcem : Janiculum huic, illi fuerat Saturnia nomen («Эту крепость построил отец Янус, а другую Сатурн: первая называется Яникул, а вторая Сатурния»). См. G. Sergi, Da Albalonga a Roma , Torino, 1934, pp. 135-136.