Владимир Мамута - Портрет

Наконец, Средний поднял стопку и начал, основательно и неторопливо, будто желая отсрочить предстоящее удовольствие.

– Ну, кое-кто из домашних… иногда справедливо! – он усмехнулся, – требует соблюдения режима, но… Посмотрите вокруг – замечательные угодья, отличный вечер… И у каждого – заметьте – добыча! Что там у нас? Кряковая, лысухи, ещё кое-что…

– В количестве семи, – отметился я.

– Да. Удачу нужно праздновать. С полем!

– С полем!

– С полем!

Коротко стукнули стопки, и тёплая волна покатилась к пустому пока желудку.

– Вот, не столько опьянение интересно, сколько процесс, момент этот – удовлетворённо прокомментировал Старший, поддевая кончиком ножа дольку сала и пристраивая её на ломтик хлеба.

Мы и не возражали, управляясь с закуской.

– Давайте-ка горячего, и под горячее…

Горячее пришлось как нельзя кстати, как впрочем, и следующая стопка. На горизонте, над болотом, из смутного зарева, разгоравшегося в обрывках облаков, вылупился краешек обещавшей быть полной луны, слегка притушив сияние ближних звёзд. Хотя воздух был неподвижен, становилось прохладно – всё-таки, начало сентября… Я добрался до палатки и нащупал в изголовье своего спальника куртку – классную, хотя и слегка потёртую, синюю лётную куртку с неубиваемыми стальными молниями. Куртка раньше принадлежала Среднему, и даже его авиаотряду, но была списана в прошлом году, в виду достижения ею выслуги лет.

Вернувшись к костру, я улёгся на спину и долго смотрел в небо. Там едва заметный огонёк спутника, словно пьяный пешеход, под косым углом пересекал сияющий автобан млечного пути, то исчезая на фоне какой-нибудь яркой звезды, то вновь возникая… Путь спутника явно не был близок, и я перевернулся на живот. Костёр притух, таинственно мерцая мелкими угольками, тонущими в пепле, только на краю обширного кострища живое, жёлто – синее пламя обнимало свежее поленце, посылая к небу редкие искры. Средний расположился у огня и поджаривал на углях насаженные на аккуратно заострённый прутик кусочки эстонской колбасы, капли жира с которых обильно стекали на угли, взрываясь с праздничным треском, как миниатюрный фейерверк. Старший сидел на свёрнутой вдвое брезентовой ветровке, метрах в двух от меня, вполоборота, опершись на левую руку, и задумчиво глядя куда-то вдаль. В его чёрных глазах плясали отблески огня, и нельзя было понять, смотрит ли он на поднимающуюся луну, или, может быть, гораздо дальше – внутрь себя… Мне почему-то пришло в голову обсудить планы на скорую уже заячью охоту, я окликнул его, и, не дождавшись реакции, бросил алюминиевую закрутку от водочной бутылки, случайно попав в щёку. Старший медленно повернул голову, посмотрел мне в глаза и серьёзно произнёс:

– Зачем? Мне же больно…

Я испуганно затих, поняв, что прикосновение этого кусочка алюминия не могло вызвать боль, о которой стоило бы говорить.

Конечно, я не узнал, о какой боли шла тогда речь, потому что не привык к расспросам, и потому, что Старший, словно очнувшись, улыбнулся и поддержал разговор о будущих зайцах. Средний в это время закончил свои манипуляции с прутиком, и, вернувшись к столу, представил нам новую закуску. Он вообще был оживлён в тот вечер, поскольку только что закончил переучивание с трескучего АН-24 на благородный ТУ-134 и шутил, что теперь, возможно, не оглохнет окончательно. У него действительно была лёгкая профессиональная глухота из-за бешеных АНовских децибел, исходивших от винтов, крутящихся у самой кабины.

Мы ещё немного выпили, я вновь лёг на спину, смотрел в небо и дожидался падающей звезды, чтобы загадать какое-нибудь желание. Падающих звёзд оказалось много, а желаний было мало, потому что всё и так было хорошо. Здесь, под этим бездонным небом, мы ничего не задумывали, не делили и не замышляли.

Братья говорили о чём-то у вновь разгоревшегося костра, и ночная птица выпь плакала на дальних болотах, а я растворился потихоньку в небе и очнулся от того, что Средний трепал меня за плечо.

– Э-эй, старш и нка, – Средний, будучи подшофе, иногда называл меня так, потому, что на срочной я дослужился до старшего сержанта, и из-за каких-то своих ассоциаций, относящихся к его времени в лётном училище, – заснул, что ли? Иди в палатку спи, а то проспишь зарю… Завтра отстоим, быстренько соберёмся, и по берегу часок поездим… может, что на воде будет… Домой пораньше надо, мне утром в Симферополь…

Да, я легко мог проспать зарю, до той поры, когда палатка не раскалится от утреннего солнца… Братья-то, конечно, зарю отстоят в любом случае.