Владимир Мамута: Портрет

На другое утро просыпается старший брат – охотник, а на его компьютерном заводе, в самом главном цеху, прямо на его же глазах всё, что он там понастроил и к электричеству даже уже подключил, в бочки с селёдкою обратилось. Просыпается средний брат – а его самолётам лететь некуда, да и самолёты, то один, то другой, под землю без следа проваливаются, только запах керосиновый от них остаётся, да и тот по ветру быстро развеивается. Правда, у младшего брата в то нехорошее утро ничего не изменилось – бумажки его при нём остались. Только не нужны они стали никому, потому как строители работать перестали, пилы свои да лопаты побросали, и, всем скопом, в Турцию отправились, чтобы, по совету опытных людей из телевизора, кафтаны заморские подешевле купить, да в отечестве своём подороже продать, а потом снова купить, и опять продать, и так, пока не заработают злата—серебра на карету с пробегом, из колыбели благословенной liberté – Европы.

И ведь мог же тогда старший-то брат, селёдку ту, себе прибрать… только постыдился. Да и воняла она сильно. И средний брат мог бы самолёт-другой себе прихватить… да постеснялся. Ну, а младшему и делать ничего не надо было – бумажки-то с ним оставались. Правда, к делу он их приспособить не смог – от бескормицы.

А челядь-то бывшая, ликом масляным хотя и в телевизор уже не умещается, да всё твердит: забирай народ, что где плохо лежит, да дели поровну, ибо пришёл воровск о й час – а сама грамотки-то свои подмётные всё подпаливает, папироски заморские от них прикуривает, и хитро так подмигивает. Народ смотрит – а лежит-то уже всё очень даже хорошо, да под таким приглядом, что и не подойдёшь, чтобы забрать и поделить. И делать народу совсем нечего, разве в Турцию за кафтанами ехать. Да только кому те кафтаны продавать, коли все в Турции? И начал тогда народ помирать смертью стыдною от такой несправедливости, да не потихонечку, а по мильону душ каждый год, а когда и по два.

И собрались тогда братья-охотники, да и пошли на край земли – ну, ты знаешь, земля в древние времена плоская была… Идут они по земле три… не, теперь уже, двунадесятой, да… и глазам своим не верят: люди-то и вправду по-королевски живут – спирт «Royal» кушают, «Royal саnin» из красивых баночек заедают, да под заборчиком заводским отдыхают. Из труб же заводских дым проклятый, не экологичный, не валит, ценное углеводородное сырьё зря не расходуется… Из ворот грузовики, с ценным же металлом, катят – сырьём для поднятия китайской металлургии. Ну, а другие, тоже вроде люди, только в красивых малиновых кафтанах, друг в дружку постреливают, и свободе радуются… А рядом благородные юристы в галстуках – бабочках и с красивым пробором, каждый «ба-бах» учитывают, и, надлежащим образом, чин по чину, взаимовыгодно обосновывают, чтобы экономика, уже постиндустриальная, скорейшим образом развивалась.

Идут братья-охотники, идут, да по сторонам глядят: и здесь вроде бы можно прихватить, в малиновый кафтан приодеться, да назад повернуть, в личное светлое будущее… только стыдно и противно. И там бы отобрать… да всё совестно – ведь у такого же тридевятца отберёшь, с которым вместе общие заводы строили, да в общем небе летали. И рядом другие люди к краю земли идут – сразу видно, техническая интеллигенция, есть о чём с ними поговорить – и про компьютеры, и про самолёты. А что? «Royal» – он для всех «Royal».

Долго шли, но вот пришли они к краю земли и остановились. Дальше-то идти некуда, впереди только тьма внешняя… И тогда сделал ещё один шаг старший брат, обернулся, посмотрел печально на среднего и младшего, усмехнулся, да и… то ли края не заметил, то ли сам шагнул – не узнать теперь… И сделал свой последний шаг средний брат, успел только сказать горькие слова, да рукой махнул на прощание…

Ну, внучок, слышишь, мать зовёт? Давай ужинать, да спать, а то по шее получим. Что с младшим братом – охотником случилось? Да он и сейчас, говорят, жив-здоров… Когда пришёл его черёд, подошёл он тогда тоже к самому краю, глянул вниз, во тьму внешнюю, чёрную, чернее самой чёрной ночи, и покачнулся даже… Да что-то его остановило. Может, высоты испугался – он же не лётчик был. Может быть, про бумажки свои вспомнил – они ведь при нём остались, не то что завод старшего брата, или самолёты младшего. Когда есть, что терять – оно всегда труднее. А может, не так сильно, как братья, держался он правил тридевятых, просто потому, что младшим был, и не так больно ему поэтому было… Правила-то, людьми писаные, людьми же всегда нарушены будут, потому что смысл жизни – в движении. Это ещё до незапамятных времён известно было. Извини внучок, про смысл жизни я зря завернул, понесло деда… Но и без правил люди долго жить не могут – перестреляют друг дружку, или по-другому как-нибудь себя изведут. Откуда правила берутся? Про это я тебе потом, отдельно, когда-нибудь расскажу…