Владимир Мамута: Портрет

Итак, прозвенел звонок, мать отправилась открывать дверь, а я затих, дабы избежать по возможности какой-нибудь неудобной ситуации. И, как оказалось, не зря. Как только дверь открылась, стало очевидным, что явилась мамаша Лёхи с ним самим в качестве вещественного доказательства моего ужасного преступления. Выяснив, что попала по адресу, она продвинулась в прихожую, и больше всего я боялся, что окажусь обнаруженным и выковырнутым из моего убежища.

– Посмотрите, что сделал ваш хулиган с моим ребёнком! – голос был тонким, резким и каким-то скрипучим, как визг трамвайных колёс на крутом изгибе пути, – посмотрите – Алексей, иди сюда, нечего тебе прятаться, пусть видит… открой рот – посмотрите на его губу! Пришлось в поликлинику идти, шов ребёнку накладывать! Это возмутительно! Мы сейчас в милицию пойдём! Вашего хулигана выгонят из школы!

Было очевидным, что Лёха пережил допрос, и по большей части отмолчался, положившись на фантазию матери в части определения виновных. Мать же, конечно, как и сын, не читавшая Макиавелли, явно не догадывалась о том, что даже римский император Александр возбудил презрение, слывя чересчур изнеженным и послушным матери.

Возможно потому, что я был младшим из трёх её сыновей, моя матушка явно сохранила самообладание, и отвечала с полным спокойствием всякое повидавшей учительницы начальных классов, выступающей на родительском собрании, как-то сразу понизив накал страстей.

– Женщина, успокойтесь. Как вас звать? Галина? Успокойтесь, Галина. Как только мой сын вернётся, – она не стала меня выковыривать! – я всё выясню, и если он виноват, то будет наказан. Тебя Алексеем зовут? Алексей, он что, напал на тебя? Ни с того, ни с сего? Почему ты молчишь, ведь рано или поздно всё равно правда откроется…

– Вы не с ним, вы со мной разговаривайте! – продолжила кричать гостья, хотя уже и заметно тише. Наверное, в этот момент она была похожа на наседку, защищающую собственным телом цыплёнка от злого ястреба, – у Алёшеньки губка зашита!

Я представил себе, как радуется Лёха, что меня нет, и что я не слышу эти «Алёшенька» и «губка».

– Алёша, вы ведь, наверное, в школе подрались? Вы ведь не одни были, и кто-то видел из-за чего всё случилось и как всё было?

– Мам, не надо, пойдём отсюда, – услышал я тихий Лёхин голос.

– Пройдёмте в дом, давайте всё обсудим и выясним без нервов, вы ведь для этого пришли? Мальчишки иногда дерутся, но это же дети… Давайте выпьем чаю и успокоимся… Я думаю, пострадал не только ваш, но и мой сын. Нужно выяснить, как всё произошло…

Гости продолжали топтаться в коридоре.

– Мам, ну не позорься, ну пойдём, – ныл Лёшка, уже чуть не плача.

– Ты что, не всё мне рассказал? – начала прозревать гостья, на этот раз шипя в полголоса – куда ты меня тянешь?

– Пойдём отсюда…

Было очевидно, что в прихожей царило замешательство.

– Хорошо! Мы уйдём! Но если выяснится…

– Мам… Ой… что ты дерёшься…

Щелкнул язычком накладной дверной замок.

– Ну, где ты там? Выбирайся и рассказывай, ты ведь понимаешь, что теперь мне лучше всё узнать?

Всё не всё, но в общих чертах…

Мать внешне спокойно выслушала меня, попутно внимательно осмотрев лицо и руки, и даже заставив снять рубашку. Только, когда она помогала мне её снять, я заметил, что у неё дрожат руки.

– У тебя что, из носа кровь шла?

– Это не моя…

– Ладно, я тебе верю, – она обняла меня. Она была маленького роста, вровень со мною, кареглазая и хорошо сложённая для женщины, старший сын которой уже был студентом, – но, всё-таки, лучше договариваться, а не драться.

– Договоришься… с этим.

– Я всё понимаю…

Она и вправду всё понимала, ведь я был – младшим…

Лёха не ходил в школу с неделю, а когда пришёл, вёл себя тихо, и старался не встречаться со мною глазами. А я не стал поминать ему «Алёшеньку» и «губку». Всё-таки время римских императоров давно прошло.

Такая вот у нас была мама.

Но и это только… прелюдия. Я ведь хотел рассказать о новых людях, уже ковавших новое время.

Итак, матушка с уважением относилась к нашему с братьями праву на свободу и доверие, и отец вполне её поддерживал – ну, или она его. Тут, как у мандалы инь —янь, нет исходной точки. Она в их времени, а не в них самих. Поэтому, наша судьба была результатом нашего же выбора и ответственности. Старший закончил школу с серебряной медалью и поступил в политех, средний с боем прорвался в лётное училище, по ходу медкомиссии удалив воспалённые гланды, а я, не выбрав цели, отправился служить срочную. А там… Вернулся, не спеша поступил в институт, закончил… У старшего и среднего уже были семьи и дети, ну а я успел прикипеть к вольной жизни, что маму, конечно, беспокоило. Наверное, и отца, но он в выражении чувств казался мне похожим на льва, отдыхающего на камне, и высказывал мнение, которое одновременно было и действием, только когда система приходила к точке бифуркации. Но это – отдельная история.