Леонид Никитинский - Зал ожидания - две с половиной повести в карантине

– Полина Николаевна, – представилась та, по-мужски протягивая руку. – Антон, а ну дыхни на меня!..

– Ну, мам!..

Это ставило его перед сестрой в положение совсем еще ребенка, и Наташа спросила, чтобы сгладить неловкость:

– У вас там что-то случилось, в суде?

– Позвонили! – сказала Полина Николаевна, всем видом показывая, как ей надоели эти авралы. Даже вот так: – По-зво-нили!.. Пойдемте в дом, я по дороге купила еды.

Шпильки она скинула и с облегчением влезла в войлочные тапочки, в отличие от большинства предметов в доме, очень домашние, но и сама тоже оказалась не такой уж подтянутой и молодой. Аккуратного в ней оставалась только прическа, а черты лица под ней были, пожалуй, правильные и даже красивые, но чуть мелковатые. С ее приездом на дремавших дачах что-то как будто лопнуло и появились звуки: где-то коротко прогудела машина, а за стеной, слышно было, соседи включили телевизор, но убавили звук. Хозяйка доставала из пакета и выкладывала со стуком и шорохом на кухонный стол всякую снедь.

– Давайте я вам помогу. Картошку куда отнести?

– Спасибо, вы у нас в гостях. Антон, что ты стоишь? Это в холодильник… А вы хорошо говорите по-русски, я бы и не подумала, что вы не из России.

– Вообще-то я из России, я здесь родилась.

Сама Полина, как Наташа стала называть ее мысленно для краткости, разговаривала слегка протяжно и чуть-чуть в нос, это довольно сложно: если вы не урожденный француз, вам придется слегка зажать нос пальцами, а у нее как-то выходило и так.

– Вы голодны? Или мы дождемся Сергея Анатольевича?

– Конечно, дождемся, Антон напоил меня кофе.

– А! Вот молодец… – продолжала она, управившись с пакетами, сама села на диван и пригласила жестом Наташу сесть напротив. – Муж рассказывал, вы все еще работаете в газете?

– Да, в «Монд». Я там в основном освещаю то, что происходит в России и бывшем СССР, приходится много ездить, так что у меня богатая языковая практика.

– Ага!.. Антон, налей нам, пожалуйста, белого вина, там должно быть в холодильнике… Так вы, значит, и на Украине бываете? – спрашивала хозяйка, пока Антон сходил в кухню и вернулся с двумя бокалами. – Или теперь надо говорить «в Украине»?.. И как там?

Она взяла у сына бокал, махнула им в сторону Наташи, отпила глоток и стала смотреть на нее выжидательно. Та тоже пригубила вино и сказала:

– Мм… Неплохо.

– Это вы про вино или про Украину?

– Что касается Украины, они там пытаются спасти экономику и воюют с Россией.

– Но мы же с ними не воюем.

– Я вам передаю практически из первых рук: они там считают по-другому.

– Ну, мама! – сказал Антон, с интересом следивший за этим разговором. – Пусть они попробуют иначе, почему надо ориентироваться обязательно на нас?

– Ты бы лучше пошел географию поучил, сынок… Погодите, а почему чемодан до сих пор тут валяется? – сказала Полина Николаевна протяжно, сделав вид, что только что заметила раскрытый чемодан и выпавшую туфлю, и даже чуть отодвинулась. – Антон, почему ты до сих пор не проводил Наташу в ее комнату? Вы поживете в кабинете Сергея Анатольевича, наверху только две спальни у нас. Давайте-ка это соберем…

Наташа, кажется, все-таки покраснела, поднимаясь с дивана, чтобы запихать в чемодан вывалившиеся вещи. Антон нажал сверху, чтобы помочь ей его закрыть.

– Мама, это чтобы достать джинсы, которые Наташа привезла мне в подарок, я их как раз собирался померить – вот они тут.

– Хм.

– Для папы и для вас тоже есть подарки, но они где-то на дне, – сказала Наташа. – Я достану, но мне неудобно заходить в кабинет без хозяина.

– Ничего, – сказала Полина, вставая и открывая перед ней дверь. – Вам все равно надо разобрать вещи, вешалки есть в шкафу, я освободила часть…

Запах! В комнате пахло и чем-то совсем незнакомым, но и тот, из детства, запах будто тоже притаился то ли за знакомым письменным столом с оспиной на былой полировке от когда-то кем-то оброненного окурка, то ли за картиной, которая в детстве называлась непонятно: «Нотариус». На столе стояли закрытый ноутбук и портрет деда в почти совсем стершейся бархатной рамке, но в Москве в ней был портрет кого-то другого, а чей именно, она так и не вспомнила – только рамку.

Сквозь дверь ей было слышно, как мать с сыном о чем-то спорят в гостиной, но слов было не разобрать. Тут они смолкли на миг, и Антон громко крикнул:

– Наташа! Папа приехал!

Она отбросила платье, которое собиралась повесить, и, забыв про страх встречи, выскочила в гостиную. Отец стоял у дверей еще в плаще, ослепленный с улицы светом в комнате, а мать и сын, когда появилась Наташа, застыли на ходу. Ее перенесло словно ветром, она обняла отца, ощутив через свой свитер и холодок плаща, и тепло его руки, которой он похлопал ее по лопатке и оставил там на мгновенье. Но долго так было нельзя – она отступила на два шага, и они теперь глядели друг на друга.