Андрей Федоров - Апельсиновый ландыш

– Я тебе, мразь, грудь отрежу и псам кину… – процедил сквозь зубы и ударил наотмашь.

…с такой силой, что она, привязанная, опрокинулась со стулом на пол. Туман заволакивал глаза… Она слышала, как бил есаул сапогами в живот, по почкам… Слышала, как хрустели пальцы под его каблуком… боли не было…

…только глаза… которые не сводила с Косицкого… боясь, что больше его не увидит…

– Устал, ваше благородие… – есаул согнулся, уперев руки в колени, – устал, мать её… Тварь!

Сплюнул и отошёл к стене, тяжело дыша.

Косицкий присел над Машей. Та лежала тихо, казалось, не дышала… Каким-то чувством, волной, которая вдруг поднялась из глубины, откинул прядь её волос над правым ухом…

На секунду—другую белый, как смерть, окаменел… потом завалился на колени, обхватил голову руками и, взрывая вены на шее, закричал…

Владивосток. Январь 1905 года

Буран свирепствовал неимоверно. Рвал ветви с деревьев, вывески со станции, снежными лапищами слепил фонари паровозов.

Вагоны разгружали, как сумасшедшие. Семь минут и следующий. Ещё семь минут, ещё вагон. Больных на средних и тяжёлых не делили, некогда. Паровозы подходили и подходили… Вдвоём хватали по одному, за руки, за ноги и – прочь. В носилки, на вокзал, на пол… Пока на пол, потом разбираться будут…

– Порт-артурских три осталось… – кричал начальник станции по телефону. – Три! Три, говорю… Курьерский с Благовещенска на путях стоит… пока принять не можем… Нет!.. санитарные разгружаем… Да чтоб вас!.. – бросил в сердцах трубку. – Караваев! Где Караваев?

– Там, на разгрузке, семнадцатый-бис… С трупами вагон остался.

– Бегом, Полинушка! Найди его! Двадцать минут и благовещенский ставим.

Полинушка, лет пятнадцати, тщедушная, на голове платочек, пальтишко драповое, валенки на три размера больше, выскочила на платформу… Ветер чуть не сбил её, схватилась за фонарь, глаза от метели ладошкой прикрыла…

Суета на платформе, гомон, крики… телеги к путям подгоняют… страшные мешки из семнадцатого-бис вытаскивать… теней скопище, все туда-сюда… А та сидит одинёхонько на коленочках, ручками себя обхватила, раскачивается…

– Ты с порт-артурского? – Полина кричит, продираясь к ней по снежным торосам. – Звать тебя как?

И сквозь свист пурги слышит:

– Варя…

– А где мамка-то с папкой?

– Не знаю…

Схватила её в охапку. Замёрзнешь насмерть. Пойдём, пойдём! К Кириллу Мефодьичу, он поможет…

Где-то под Ростовом, в ночь на пятое декабря 1919 года

Ключ с грохотом провернулся в замке́. Натужно взвыв, дверь в камеру открылась, и каблуки гулко отмерили шесть шагов до нар.

– Господи, Андрей Васильевич, что они с вами сделали!

Верещагин видел только мутный силуэт. И то одним глазом, второй заплыл.

– Андрей Васильевич, вы меня слышите?

– Да, Виталий Семёнович… – не голос, хрип какой-то кровавый.

– Вы можете встать?

– Кажется, у меня рёбра сломаны…

Скрипнули ножки табурета, и Лунёв сел напротив.

– Сейчас, сейчас вам помогут. Всё кончено… Слава Богу, ваша жена во всём созналась Косицкому.

Верещагин застонал…

– Она сейчас признание пишет… – глаза Лунёва сузились и забегали, – говорит, вы ни при чём… Та́к разве, Андрей Васильевич? Так?

Глухим хлопком в глубине каземата прогремел выстрел. Волна выкатилась в коридор и побежала по стенам… Застучали тяжёлые шаги… Лунёв вздрогнул.

Облокотившись о косяк, тяжело дыша, Косицкий, китель в крови, целил револьвером полковнику в грудь.

– Павел Денисович, вы в своём уме? – опешил тот, вставая и пятясь.

– Простите, Виталий Семёнович… И прощайте…

Грохнуло в камере. Лунёв схватился за грудь, качнулся, на полусогнутых сделал шаг, упал мёртвым.

Обхватив руками Верещагина, Косицкий поднял его в нарах.

– Вставай! Вставай, Андрей, Вареньку спасать надо… Можешь машину вести? Вставай же!

«Ромфель» растворился… Только что доставленный с Одессы… сгинул в степи… Вареньку он уложил сзади, Андрей, белый от боли, сел за руль.

Сжимая револьвер, Косицкий смотрел в темноту… Позади щёлкали затворы…

– Бросьте оружие, штабс-капитан! Бросайте! Или мы стреляем…

Штабс-капитан поднял пистолет к виску.

– L’honneur l’exige… – выдохнул он в ночь…

– Вот зря вы так, Андрей Сергеевич, зря! Какие неправильные слова вы сказали!

– А тебе, Студент, кто слово давал? Тут мужики собрались… – Андрей зло сплюнул на снег. – Ты поленницу натаскал?