Андрей Федоров - Апельсиновый ландыш

– Из штаба Врангеля. Вам можно знать, поскольку Андрей Васильевич… вы понимаете… Но, прошу вас, это – между нами.

– Не интересно. Вот если бы Мулен Руж приезжал…

– Будет, всё будет, Мария Николаевна, потерпите, – он легонько тронул её за локоть. – Темнеет. Может быть, повернём обратно? Я с вами поговорить хотел…

– Правда? О чём же? – она нахмурила брови.

– Как бы деликатнее изъясниться?.. – Лунёв замялся, – Павел Денисович… Я обратил внимание, как вы холодны-с с ним. Меж тем… меж тем человек трагической судьбы. И героической. О нём ещё с Порт-Артура рассказывают. Там же потерял жену и дочь. Вареньку… Обе – от тифа. Контужен был, чудом выжил. Вы и сами, Мария Николаевна, ему в дочери годитесь. Я вас прошу…

– Я… я… постараюсь, Виталий Семёнович…

В рухнувшей темноте Лунёв не увидел, как побелело в волнении лицо Маши…

– Чего изволите, барышня? Холодно вечерами. Может, согреться желаете?

Мария Николаевна подышала на замёрзшие пальцы.

– Неплохо бы чаю. С вареньем.

– Какого прикажете? Кизил, малина, абрикосовое намедни доставили…

– Мне бы…

…её голос утонул в гуле ресторации. У Давыдова по вечерам отбою в завсегдатаях не было.

– Я извиняюсь, шум-с… – половой нагнулся к столику. – Так какого-с?

– Передай в Смоленск, Лунёв подтвердил приезд визитёра в среду, третьего, – прошептала Мария почти на ухо. – Ступай.

– Кизилового с чаем? Сей секунд, барышня! – Горец выпрямился и поспешил на кухню.

Смоленск. Канун декабря.

Клубы дыма уже съели напрочь облупившуюся штукатурку, лампочка под потолком свернулась в жёлтую унылую точку. Банку из-под тушёной свинины вытряхали от окурков уже раз семь…

– Открой, что ли, Илья. Дышать нечем…

– Да шпингалеты все мёртвые, краской замазаны, – раздражённо отмахнулся Юцевич.

– А ты покачай, покачай их… – Егор смотрел на него красными, опухшими с недосыпа глазами. – Возьми их силою своей еврейской.

Юцевич подошёл к окну, подёргал шпингалеты. Один пискнул.

– Я тебе, контра, бо́шку-то сверну… – просипел натужно, тряся другой рукой за ручку.

Рама заходила ходуном.

– Ну что ты, Егор? Чего такой раздражённый? – Гузеев, не отрываясь, листал папку Осы.

– Да устал, Миш… как проститутка после городской ярмарки. Что там, Илья?

– Тьфу, падла! – Юцевич затряс рукой. – Палец ссадил…

– Отойди! – прогремел Егор и, зло схватив со стола чернильницу, всей дурью запустил ею в окно. Битое стекло звоном рассыпалось по полу, и жёлтый от лампы дым устремился на волю.

Гузеев даже не поднял глаз – вытащил из кармана платок и потряс им:

– На, Илюш. Вчера, вроде, чистый был. Замотай ссадину и садись…

Юцевич сел. Егор, повеселевший со свежего воздуха, мозолистой пятернёй гладил себя по лысому черепу.

– Тре́тьего, значит, Карманов едет?.. – в который раз протянул Гузеев. – …на святителя Прокла… Одна машина, восемь казаков… Егор, карту подвинь.

Склонившись, долго постукивал грифелем карандаша по отмеченному кружку.

– У балки берём, так?.. вот здесь… потом плотом на другой берег за изгибом? И ищи ветра в поле?..

Оторвавшись, сдёрнул круглые очки на дужках:

– Ничего не перепутали, товарищи?

Егор молча покачал головой.

Москва, четвёртое декабря 1919 года

Кузнецкий мост слякотный, забит людьми. Все – по делам. Ватники, полушубки, шинели… Лица хмурые, молчаливые, тела ёжатся от липкой промозглости… Только маленький горлопан не унимается:

– Свежие газеты, свежие газеты! На Мытной ограблен ювелир Зильберквит! Симон Петлюра приехал в Варшаву! Покушение на генерала Карманова! Покушение на генерала Карманова! Генерал жив…

Где-то под Ростовом, тем же днём

– Тряпка ваш Горец, Мария Николаевна! Тряпка! – Косицкий в расстёгнутом кителе, красный весь, сидел глаза в глаза. – Зачем вы молчите? Он же нам всё рассказал. Мы знали, всё про него знали. Оставалось только понять, какие козыри в колоде. Будете говорить?

Она смотрела на него сквозь лиловую опухоль на глазах, сквозь слёзы, с которыми совладать сил не было. Сквозь разбитые, высохшие от жажды губы хрипела от боли. Левое ухо нещадно кровоточило, блузка лоскутами висела на синем от холода и издевательств теле…

– Зачем! – Косицкий сорвался на крик. – Зачем! Всё кончено! Всё! Карманов уже далеко… Кому вы отправляли сведения? – вскочил и с силой пнул от себя табурет. – Есаул!

Шкарды-Барды, закатывая заляпанные кровью рукава, шёл на неё.