Андрей Федоров - Апельсиновый ландыш

Офицеры расступились, Лунёв прошёл вдоль длинного борта к дальней лузе и, присев, оценил. Шары стояли выгодно:

– Свояк в середину… Правый винт…

Удар был хорош – прицеленный, точно исполненный. Дужка лузы скрипнула кожаной прослойкой и приняла шар внутрь.

– Браво! Браво, Виталий Семёнович! – офицеры зааплодировали.

– Проиграть вам, господин полковник… Не зазорно-с! Тем более в сибирку. – Косицкий поставил кий в стойку и вернулся.

– Благодарю вас, Павел Денисович. Позволите угостить?

– С удовольствием!

Лунёв щёлкнул половому и жестом пригласил Косицкого за дальний столик.

– Можно пенять на всё – на возраст, погоду, подагру, времена… Но мастерство… Оно потому и мастерство, что не пропьёшь! Кстати, о временах… – усаживаясь, он повертел пальцами вокруг. – Как это радостно, что в нашем захолустье сохранился такой райский уголок. Иначе б мы тут окончательно спились.

Косицкий улыбнулся. Полковник прав – чудный уголок безмятежности. Тёплый, уютный, особенно промозглыми ноябрьскими вечерами.

…когда всё трещало по швам. Когда красные били по фронтам, когда корпус падал за корпусом, когда выдержка и самообладание остались только у старой гвардии. Она, старая гвардия – белая кость, голубая кровь – ещё держала в узде младших офицеров. А те – унтеров, а унтеры – солдат. Но приход страшной трагедии стал лишь вопросом времени.

Лунёв будто читал его мысли.

– Вы улыбнулись грустно, Павел Денисович. Не сто́ит. Жизнь прекрасна сюрпризами и часто меняет гнев на милость. Не считаете? Ведь она не разучилась улыбаться.

– Как Зеленову?

– Да бросьте, штабс-капитан! – полковник отмахнулся, – Тряпка, кадет, баба ваш Зеленов.

– Знаете, Виталий Семёнович, мне иногда кажется, пустить пулю в лоб – большое мужество.

– Увольте-с, и слышать не хочу! На мой взгляд, трусость, только трусость. Нервы у Зеленова не выдержали… Нервы-с! Мы все сейчас на них. У каждого, слышите, у каждого на кону жизнь! И вы, и я, – губы полковника сузились, – смотрим в глаза близким и не знаем, что обещать. Но мы должны смотреть! Без тени сомнений. Мы – те, кто будет драться до конца.

– L’honneur l’exige!

– Правильно! Правильно вы, Павел Денисович, сказали – того требует честь! Выпьем!

Чокнувшись, выпили. Лунёв достал портсигар.

– Кстати, ко времени помянули Зеленова, – он усмехнулся, прикуривая. – Каламбур, однако… Так вот, вчера Сергей Петрович известили, что во вторник ожидают нового адъютанта.

– Правда? – Косицкий удивлённо поднял глаза. – И кто же?

– Некто Верещагин… Андрей Васильевич.

– Верещагин? Почему меня не ввели в курс дела?

– Павел Денисович, не волнуйтесь, его проверяла контрразведка. Всё чисто. Из Ростова с сердюками придёт рапорт, сами убедитесь.

– Но…

Лунёв сделал вид, что не замечает:

– … с положительными рекомендациями прибывает… Весьма положительными!

– Один?

– Отнюдь, – полковник хитро сузил глаза и заговорщически прошептал. – С супругой-с. Говорят, весьма премиленькая.

* * * * * * * * * * * * * * *

– Вот, господин поручик, прибыли-с! – есаул с фамилией Шкарды-Барды хлопнул по двери. – Гостиная. Спальня справа.

– Спасибо, – Верещагин улыбнулся, – дальше мы сами. Только помогите, голубчик, вещи занести.

– Слушаюсь!

Верещагин зашёл внутрь.

– Ну, что ты замерла? – махнул жене. – Пройди, осмотрись.

Мария Николаевна робко вошла и огляделась.

– Мило…

Прошла к окну. Отдернув ситцевую занавеску, пальцем провела по подоконнику и, улыбаясь, показала след на перчатке:

– Андрэ, ваша первая надобность – влажная тряпка!

– Я извиняюсь, барышня, – пыхтел Шкарды-Барды, внося саквояжи, – господина поручика ожидают-с.

– Неужели? Кто посмел? – подняв брови, наиграно удивилась Мария Николаевна.

– Господин полковник Лунёв и штабс-капитан Косицкий.

– Это из контрразведки… – Верещагин бережно расшнуровывал какой-то пакет, – …Павел Денисович. Передай им – буду через десять минут.

– Слушаюсь! – есаул щелкнул каблуками и вышел.

Андрей посмотрел на себя в зеркало. Провёл пальцем по щетинистой щеке.

– Машенька, где мой несессер?

Мария Николаевна не ответила. Она смотрела в окно стеклянным взглядом. Пальцами до белых костяшек сжимая перчатки…

Смоленск. Пару недель позже.

– Это провал! Провал! Вы понимаете? Как вы могли!

– Спокойно, Егор, спокойно… – Гузеев трясущимися руками достал папиросу, – …чего кричать-то? Остынь!