Андрей Федоров - Апельсиновый ландыш

– Объяснитесь, мой дорогой друг! – в нетерпении попросила мадам Софи. – Почему так?

Жокто вытащил из кармана брюк платок, промокнул им выступившие на лбу капли пота и извинился:

– Простите, это не от горячего чая… – затем аккуратно сложил платок и убрал. – Когда я думаю о том, что однажды смогу встретить Анну, свою сестру…

Его голос задрожал. Мадам Софи, поражённая в самое сердце, застыла: прошло столько лет со дня их первой встречи, и вот какой поворот! А она ни сном, ни духом!

– …я знаю, что однажды смогу встретить Анну… – говорил Жокто. – Я знаю, она жива! И слепа, как и я, и одинока. Нас разлучил в детстве страшный удар судьбы – землетрясение. В детстве, когда ещё не помнишь себя… Но много позже пришли известия: родители погибли в тот самый день, а нас чудом спасли, но никто и не подумал, что мы – брат и сестра. Слепые от травм брат и сестра.

– Но как вы об этом узнали? – взмолилась мадам Софи

– Я же садовник! – старик покачал головой. – Я им родился, им и умру. А первое, что помню – куст сирени. Не знаю, сколько мне было лет от роду, но помню его густой запах и помню наш мимолётный разговор. Ветерок наклонил ветви, и те прошелестели: «Привет, одинокий Жокто. Ты не знаешь, почему одинок, мне жаль! И я не знаю. Но что я знаю – однажды ты станешь самым великим в мире садовником. Лепестками твоих роз будут согревать замерзающих людей, и самые красивые на свете бабочки будут лететь через океаны, чтобы вкусить аромат созданных тобой цветов». Не страшно, что ты слеп, добавила сирень, страшно другое. Разве может быть что-то страшнее слепоты? – подумал я. Да, сказал куст, читая мои мысли, и ты поймёшь это скоро. Когда? Но ветерок начал стихать, и последнее, что я услышал – всему своё время. Наверное, – рассудительно продолжал Жокто, – то самое время пришло, когда в городском парке орешник сказал, что слышал от ветра известие о судьбе моих близких. И в тот день я понял, есть вещи страшнее слепоты… Например…

– … одиночество, – закончила фразу мадам Софи.

– И тоска по близким, – добавил тихо Жокто, зная, что память вернёт его сейчас назад, к орешнику:

«А теперь, посмотри наверх! – орешник плавно поднял к небу ветви. – Видишь?» Маленький Жокто вдруг поверил, что сможет увидеть. Он задрал голову, но там ничего, кроме бездонной темноты не было. Он продолжал смотреть до рези в глазах, пока не потекли слёзы, и лишь тогда дерево ответило: «Там – ещё твой неродившийся цветок, который спускается с неба и дарит главное желание в жизни. Он сам выбирает, в чью ладонь лечь. Ты сотворишь это чудо. Не для себя, для других – твоё главное желание уже родилось и цветок тебе не нужен. Он нужен другим».

Мадам Софи, сжав ладонями чашку с остывающим чаем, долго сидела молча…

– Как странно… – наконец прошептала она. – Как странно, что цветок дарит желание, а не его исполнение… Но ведь в этом – глубокий смысл, не правда ли?

– Да, мадам, – кивнул садовник. – Я рад, что и вы так считаете. Как рад и тому, что этой ночью апельсиновый ландыш выбрал вас.

Вовка сидел, раскачиваясь и представляя себе, как это всё было… И мадам Софи, и землетрясение, и Жокто… маленький, слепой, потерявший семью и когда-то потом – самый великий садовник мира.

– Анна? – Вовка повернулся к Вике. – Мадам Софи, её желание… Чтобы Жокто нашёл свою сестру Анну?

– Не совсем… – Вика снова взяла Вовкину руку.

– А что?

– Слепому трудно искать человека…

– Он снова стал видеть? Ну, скажи!

Вика погладила лепестки ландыша…

Ольга Витальевна осторожно оглянулась – вокруг ни души: детей уже развели на послеобеденный сон. Кроме Вовки с Викой. Она упросила разрешить им не спать днём, зная, что разлука для них мучительна. Осторожно вытащив из кармана пачку сигарет, прикурила…

– Курим? На рабочем месте? – по-доброму прошептало над ухом.

Ольга улыбнулась – с таким «наездом» мог быть только один человек в мире, её директор, Кирилл с уже архаичным отчеством Викентьевич. Рядом с ним стоял высокого роста средних лет брюнет с тёплым обворожительным взглядом. Ольга прижала палец к губам. Брюнет понимающе кивнул и прошептал:

– Я знаю, у них очень острый слух. Я – Чермышев, из Сербского…

Кирилл тихо добавил:

– Их звезда по детской психиатрии.

Ольга почувствовала что-то родное, близкое, человека, который полюбит детей также, как она сама. Чермышев стоял рядом, внимательно вглядываясь в Вовку и Вику. Потом прошептал: