Александр Калинин-Русаков - Бессовестное время

Друзей было четверо – Сашка, Витька, Костя и Мишка. Мишкина семья появилась совсем недавно. За что их сослали – никто не знал. Всем было ясно – за то, что всего лишь еврей, но точно знали, что откуда-то с юга. Пацаны завидовали Мишке. Ведь он видел, как растут на деревьях яблоки. Мало того, он даже ел их. Мишка много рассказывал, как они лазили в сады, набирали полные рубахи яблок, как ели их до отвала. Но когда он начинал рассказывать про абрикосы и персики, которые растут прямо у дороги, мальчишки ему снисходительно говорили:

– Моня, хорош заливать, так не бывает. Разве что в сказках или кино.

Моней его называла мать, только им больше нравилось Мишка, привычней как-то. У него были ещё две сестренки, одна старшая, а вторая совсем малая. Нищета в семье была полная. Когда их привезли на поселение, стояла зима. В доме, который им отвели для жизни, не было ничего. Голый стол да лавки в углу. Деревянные нары они застилали одеждой, в которой ходили по улице, под ней же и спали. Печка стояла холодная, едой в доме не пахло. На паёк им выдали немолотое зерно. Они его парили на костре во дворе и ели. Такая еда хорошо убивает голод, только от неё пучит до боли в животе. Сашка про то знал хорошо, сам не раз пробовал. Пытались они печку хворостом натопить. Только где взять тот хворост. Зимой без хороших охотничьих лыж в лесу шагу не ступить, снегу по горло. А откуда у них лыжи? Да на них ещё ходить надо уметь. Дрова, к тому же, сами чудесным образом не появляются, их по весне заготавливать надо.

Народ быстро прознал такое дело… Целый день несли им всё, чем могли поделиться. Кто подушку, кто пальтишко ребячье, другие – платок какойнибудь, одеяло, посуду. В доме наконец-то тарелки и ложки у всех появились. Дед Матвей полный воз дров свалил у ворот, мужики рыбы разной собрали несколько мешков, дичи мороженой. Стала семья потихоньку оживать. На щеках у ребятишек даже румянец появился. Только мужики головами качали…

Отец Мишкин был из той породы, когда на словах и говорит правильно, и рассудительностью не обижен, а уж какой начитанный… Вот только руки у него росли совсем не так, как надо, и не оттуда. Ничего у него не получалось: ни на рыбалке, ни на каком другом промысле. Всё из рук почему-то валилось. Если брал он в руки топор, значит, что-нибудь разрубит, в лучшем случае сапог, если косу – обязательно порежется, если будет садиться в лодку или за борт – свалится или воды черпанёт. Определили его истопником в школу. Он то натопит и трубу закрыть забудет, холод в классах стоит, как на улице, то закроет раньше времени, после чего все ходят с больными головами. Летом с мальцами на прорыве окушков да чебаков ловить пристрастился. Вообще-то с удочками по деревне бегает малышня, а вот чтобы взрослый мужик с удочкой – это примерно то же самое, что без штанов пройтись. Срам да и только. Поселковые похохатывали над ним, но не бросали, делились, помогали. Они на таких за свою жизнь насмотрелись.

Эти горемыки обычно после первого этапа уже не поднимались, оставаясь в пересыльных бараках. Там и умирали целыми семьями. Бывали этапы, когда на начале было три сотни, а приходили на поселение человек пятьдесят. Поселение – это место, где нет домов, где один топор на пятерых и двуручная пила на десятерых. Такая вот изощрённая форма человеческой селекции.

Мишкиному отцу со странной фамилией Левит и всей его семье повезло. Времена нынче наступили полегче, да, к тому же, народ вокруг обжился. Просто так помереть не дадут, хотя сдуру или по неосторожности это здесь запросто.

Жена у него была под стать самому Изе. Звали её Фаина, а чаще – Фаня. Сколько они жили в Новом селе, она за водой на реку с бидончиком ходила. Бабы ей уже и вёдра дали, Сашкин отец коромысло смастерил. Только она всё равно с бидончиком не расставалась. Говорит, что на коромысле с двумя вёдрами тяжело слишком. А поселковые бабы закинут коромысло с полными вёдрами на плечо, да ещё в руку ведёрко подхватят для равновесия и шагают себе с реки, смеются, новости деревенские рассказывают.

У взрослых свои заботы, а Сашке со вчерашнего дня не давали покоя накопившиеся за последнее время вопросы. Весь вечер он нетерпеливо ёрзал, потом всё же не выдержал.

– Мам, скажи, а вот Мишка и Моня – это одно и то же?

– Так человек, я так понимаю, один и тот же – Мишка? – удивлённо посмотрев на него, ответила мать. – Я ведь тебя тоже могу по-разному называть.

– Ты можешь. Только все говорят, что он еврей.