Васкен Берберян: Дети разлуки

«Айастан, ануш айреник… Армения, моя милая родина!» – ликовали они .

После недели плавания мы прибыли в Батуми, в Грузию. Нам пришлось стоять в длинных очередях на таможне, где тщательно проверяли весь багаж и документы. Некоторые вещи были запрещены к ввозу в Советский Союз. Многим пришлось выбросить в море книги, моя мать была вынуждена избавиться от писем тети Мириам, американской кузины отца, и своей английской подруги Люси, моей бывшей учительницы. Кто-то разорвал даже фотографии из страха, что их могут счесть компрометирующими, и какая-то женщина заплакала, когда затоптали ее маленькую Библию .

– Как тебя зовут? – спросил меня переводчик, стоявший рядом с офицером в форме на контроле .

– Габриэль .

– Фамилия?

– Газарян .

– Что ты везешь с собой со старой родины?

– Только это, – ответил я и достал из кармана красный бильярдный шар .

– И ничего другого?

– Нет, – ответил я, глядя прямо в глаза офицеру .

Потом мы сели в поезда, которые привезли нас в Армению. В Ереване многие вставали на колени в сильном волнении и целовали землю своих предков .

Отец посмотрел на Арарат, который возвышался над городом. Эта гора считалась символом Армении. «Вот наш ангел-хранитель, теперь он будет нас охранять!» – воскликнул он торжественно .

Сегодня я с горечью думаю о том, как он ошибался в своей наивности .

Более трех месяцев мы жили в палаточном городке, разбитом в парке, пока наконец нам не дали двухкомнатную квартиру в квартале Новая Себастия. Квартира была рядом с центральной улицей, которая вся сотрясалась, когда по рельсам катился трамвай. Скоро жизнь на родине оказалась совсем другой, чем мы себе представляли. Если мы бежали из Греции от бедности и несчастий, которые нас окружали в Патрах, то я не понимал, почему тогда мы выбрали именно Ереван. Город был сложен из кучи бетонных зданий, практически идентичных. Погода часто была хмурой, и зимой температура опускалась до десяти градусов ниже нуля. Наши соотечественники считали нас, репатриантов, гражданами второго сорта, агбер, брат, звали они нас с издевкой. Они нам не доверяли, потому что считали, что мы, приехав на родину, отнимаем у них хлеб. Никто не смотрел тебе в глаза, когда разговаривал с тобой, и часто случалось, что они отказывались от всего того, что говорили тебе минуту назад .

В школе учили русский и армянский, а богословие, которое меня очень интересовало, разумеется, было запрещено. В классе царила жесткая дисциплина. Союз имел приоритет во всем. Индивидуальность исчезала, каждый человек был простым кирпичиком, из них строился великий народ .

По ночам мне часто снился мой город, Патры, по которому я очень скучал .

Отец стал работать на обувной фабрике. Смены были долгими, условия работы тяжелыми: работали в три смены шесть дней в неделю. Мама же благодаря своему опыту швеи была принята на работу на маленькую швейную фабрику, правда, всего на несколько месяцев, потому что, как только мы прибыли в Ереван, она забеременела .

Полагаю, что радость от нового дома и надежды на будущее изменили ее жизнь во всех смыслах. И пока ее живот день ото дня увеличивался, она менялась. Из худой и бледной она постепенно превратилась в пухленькую женщину с розовыми щеками .

«У тебя будет братец, – объявила она мне однажды, – можешь послушать его вот здесь». Мама сделала мне знак приблизиться и приложить ухо к ее животу. Я услышал странные звуки, словно кто-то смеялся, опустив голову в воду. Это был мой первый контакт с существом, которое мама ошибочно назвала братом .

Прекрасным июньским днем родилась Новарт, моя сестричка. Новарт была целым маленьким миром. Когда я смотрел на нее в колыбели, то удивлялся тому, что она была создана прямо как взрослые, но в миниатюре. У нее были глаза медового цвета, которые ярко сверкали на солнце, а в темноте искрились, как у кошки. Уже девочкой она проявляла редкие для ее возраста умственные способности и строптивость .

В гостиной отец отделил перегородкой угол, превратив его в маленькую комнату, в которой едва помещались две кровати. Но именно там у меня и моей сестры возникло чувство единения, привязанность, которую никто и ничто не могло разорвать. По крайней мере, мы так думали .

Евгений остановился. Он почувствовал, что устал, он писал слишком долго, и голова его отяжелела, а во рту появился неприятный привкус. Он решил вскипятить самовар и заварить чай: две щепотки черных листьев и одну гвоздику, чтобы придать особый вкус. Затем, потягивая душистый напиток, он вернулся к письму, решив закончить его поскорее. Он вкратце описал последующие события, задержавшись немного на аресте и приговоре к исправительным работам себя и отца за хранение книги, о депортации в лагерь номер одиннадцать на Алтае, затем о своем переводе на урановые рудники и плавании на «Линке», которая так никогда и не достигла пункта назначения.