Васкен Берберян: Дети разлуки

Спустя какое-то время я придумал план, как перевезти ее в «Ясную Авачу», где уже находился старый Игорь Бергович, мой спаситель. Они были единственными людьми, которые что-то значили для меня: Игорь спас мое тело, Аннушка – мою душу .

И я желал проводить с ними немного свободного времени, которое у меня было …

Я уверен, ты согласишься со мной, что настоящая любовь между двумя людьми не зависит ни от социальных условий, ни от условностей: что можно, а что нельзя. Она зарождается без какой-либо цели, во всяком случае объяснимой. Законы любви написаны на языке, непонятном разуму. Я подчеркиваю это, чтобы сказать тебе: несмотря на то что наши миры были так далеки друг от друга, в краткие мгновения, проведенные с Аннушкой, я чувствовал себя окруженным заботой и лаской, словно наконец-то вернулся домой .

Ее комнатка стала моей исповедальней. Я рассказывал ей вещи, которые не рассказал бы даже под пыткой. Я снимал невыносимую тяжесть с моей совести перед Аннушкой, на коленях, как сделал бы перед иконой Пресвятой Девы. Она вытирала мои слезы своими ручками и теребила потом свою тряпичную куклу, с которой не расставалась. Улыбаясь мне, она говорила по-своему, чтобы я не переживал, что теперь она позаботится о том, чтобы облегчить мои страдания .

Со временем я стал менее безжалостным в работе. Любовь растопила лед, под которым годами пряталась моя настоящая натура. Ненависть исчезала, уступая место состраданию и прощению. Я больше не хотел ни убивать, ни делать ничего плохого. Я ощущал свою истинную чувственность, которую добровольно подавил под тяжелыми ударами судьбы .

– Аннушка, ты меня вылечила, – сказал я ей однажды, – я снова становлюсь таким, каким был когда-то .

Она объяла меня своим взглядом, словно поняла, что наступил момент истины .

Я приблизился к ней и, положив голову ей на колени, рассказал всю историю моей жизни .

Дорогой Томмазо, я родился в городе Патры, в Греции, в армянской семье беженцев от геноцида, развязанного турками начиная с 1915 года. Со мной на свет появился второй ребенок, мой близнец. Я не догадывался об этом, пока мой отец не раскрыл мне тайну за день до самоубийства .

Детство я провел в этом городе, который до сих пор очень люблю. Мы жили в бараке, в лагере армянских беженцев, где, несмотря на нищету, днем всегда чувствовался запах тимьяна, я еще помню его, а ночью – аромат жасмина. Зимой не было холодно, а летом с моря всегда дул легкий бриз .

Я был непоседливым ребенком. Всегда играл на улице с другими детьми, и часто случалось, что возвращался домой весь в грязи после драк, в которые постоянно ввязывался. У меня был взрывной характер, я загорался на пустом месте и был очень гордый. Но я чувствовал себя одиноко, и каждую ночь мне снилось, что у меня есть братик, с которым мы связаны, казалось, навсегда .

Мои родители были слишком заняты, чтобы заметить мои затруднения, мою потребность в любви. Когда я думаю о своей семье, то вспоминаю тишину, которая царила в доме, даже в праздники. Словно отцу и матери нечего было сказать друг другу, а даже если когда-то и было что сказать, то очень давно. Я спал с мамой в одной кровати, а папа клал на землю тюфяк, который потом каждое утро складывал и засовывал под стол. Пока я был маленький, то не замечал, какая тяжелая атмосфера царила в доме. Только когда я стал старше, заметил грусть в глазах моей матери. Помню, как я спрашивал много раз, почему она так грустна, но она так и не дала мне убедительного ответа. Что до отца, то он вообще был молчалив и из него трудно было что-либо вытянуть. У него всегда был такой вид, словно он нес на плечах всю тяжесть этого мира. Он очень много работал, часто ходил по соседним селам, пытаясь продать тапочки, которые шил вместе с мамой .

В 1941 году, во время Второй мировой войны, Греция была оккупирована итальянцами, и Патры из-за своего стратегического положения оказались среди первых. В порту высадились фашистские войска Италии, а вскоре к ним присоединились и войска фюрера, пришедшие с севера на танках. Папа был членом греческой коммунистической партии, и он ушел с партизанами в ближайшие горы Панахаики, оставив нас одних. Вместе с войной пришел голод, повсюду дети и взрослые умирали как мухи, и Патры были завалены трупами с невероятно раздувшимися животами. Но мама была сильной, упрямой и умной женщиной, ее не так просто было сломить. Она стала портнихой, шила пиджаки и куртки для греческой армии на машинке «Зингер», на которой сшивала даже кожу. Она обменивала свою работу на хлеб, вожделенный более, чем любой другой продукт питания. Иногда ей удавалось собрать несколько пакетиков муки, из которой она готовила для меня чудесные оладьи с тимьяновым медом, от воспоминания о которых у меня даже сейчас слюнки текут. Со своей стороны, папа тайно и с большим риском для жизни спускался с гор и всегда приносил нам что-нибудь, что удавалось выручить у крестьян: курицу, пузырек с оливковым маслом, кусок сыра .