Ника Маслова - Мажор для оборванца

– Ты его не так держишь, – заметила сестра и улыбнулась. – Просто посади его к себе на колени. Не нужно его так долго держать на весу. Конечно, ему это не нравится.

Неплохая идея, но всё закончилось тем, что Тошка насквозь промочил мне джинсы. Ладно уж, я это дело быстро замыл.

– Я надеваю ему памперсы, – извинилась Ира, – но только на прогулку.

– С ними в разы проще, – заметил Пингвин.

– Да, но не полезней. Мне несложно пелёнки постирать, – твёрдо сказала сестра, и на этом обсуждение прекратилось.

Я не стал ввязываться в спор, который даже не был спором, так быстро победила сестра. Кто в доме хозяин, сразу стало понятно.

Ира ушла укладывать Тошку, и мы с Пингвином остались в гостиной одни. Он помалкивал, я тоже молчал. Говорить не хотелось, тем более о проблемах, тем более объевшись так, что болт на джинсах пришлось расстегнуть.

– Ира сказала, ты уже знаешь, – прервал молчание Пингвин.

– И ты знаешь? – спросил я.

– Давно уже. Ещё осенью видел его. Они прямо возле дома в машине сосались.

Э-э, что?

– Целовались, – уточнил Пингвин, и у меня от души отлегло. Самую малость. – Я с Геной поговорил и попросил, чтобы он в мой дом больше не приходил. И своего мнения не изменю. Пока он живёт с этим мужиком, его ноги в этом доме не будет.

Расклад сразу стал ясен. Генке отказали от дома. Я не был удивлён – это же Пингвин! Толерантностью он не отличался. Удивляло, что Ира не смогла его переубедить, да ещё и за всё это время. Да, такие вещи не все принимают, но за Генку мне стало обидно.

Ира вошла в гостиную, бросила взгляд на мужа, вздохнула.

– Ты не прав, – сказала она.

– Он твой брат, так что я тебя понимаю. Но у нас сын, и я не хочу, чтобы он думал, что однополые отношения – это норма. Такого не будет. От влияния Гены Антона нужно оградить.

Пингвин не стал спорить с тем, пелёнками пользоваться или памперсами, но здесь стоял будто камень. По их тону, выбору слов и даже выражению лиц я видел: этот разговор повторялся уже много раз, и ни сестра, ни Пингвин не собирались сдавать позиции.

– Тоше семь месяцев, – сказала сестра. – Какое такое негативное влияние Гена может на него оказать?

– Такое, – резко ответил Пингвин. – Мало ли, чем он от того мужика заразится. Или с кем он ещё спит. В этой среде… сама знаешь… болезни… Это помимо всего остального!

Слушая Пенгина, я медленно (на самом деле, быстро, аж скворчало внутри) закипал. Его слова доходили, как сквозь слои ваты.

– Заткнись, а, – посоветовал я, но Пингвин не заткнулся, а переключился на меня:

– Ну и, расскажи-ка, в чём я ошибаюсь?

– Для начала ты мне расскажи, какого хрена молчал до сих пор? Я бы ещё осенью с братом поговорил, убедил бы его не ввязываться в эти отношения. И вот, прошло, бл…

У Ирки потяжелел взгляд, и я мгновенно исправился:

– …блинский блин, полгода, и я об этом узнаю от него, от Гены, а не от тебя, Жора, и не от тебя, Ира. Вы хоть с ним говорили? Вы пробовали его переубедить? Вы объясняли ему, что он со своей жизнью делает?

Пингвин скрестил руки на груди. Ира села у стола, выпила стакан воды до дна – кормящая мама, она единственная даже не пригубила.

– Он любит Костю, – сказала она. – В этом всё и дело, Даня. Наш Гена своего Костю по-настоящему любит. Он знает о последствиях, о рисках, он всё это знает, но для него Костя важней. Намного важней даже того, чтобы сюда приходить. Так что ты не думай, что всё это несерьёзно.

Любовь-любовь, любовь-морковь. Я слушал Иру и недоумевал. По слогам и большими буквами недоумевал. Она что, это серьёзно?

Да, Ирка оказалась настроена весьма решительно и стояла насмерть, доказывая, что, во-первых, Гена любит этого своего Костю, во-вторых, для них обоих их отношения очень важны, в-третьих, я недооцениваю их чувства и, в-четвёртых, недооцениваю чувства вообще. Мне в ответ на все эти речи хотелось сказать только одно: «Кака така любофф?», хотя про сучку крашеную тут уже было не к месту.

Пингвин сидел, нахохлившись, скрестив руки на груди, молчал, как партизан на допросе. И я знал, что это значит: они с Ирой спорили уже миллион раз и не пришли к общему мнению. Практический вывод: ввязываться в спор с Иркой не стоило. Она размахивала руками, её глаза блестели, грудь вздымалась, голос звучал громко, чётко и звонко. Настоящая валькирия, прямо флаг в руки и в бой. Сестричка закусила удила, села на любимого пегаса, и её не остановил бы и поезд.

– Ну хорошо-хорошо, я всё понял. – Я даже руки поднял открытыми ладонями вверх. – Сдаюсь. Один любит, второй любит, они любят друг друга. И все эти чувства очень важны, а не простое оправдание для банального траха.