Елена Лабрус - Ветер в кронах

— Мы ходили п и сать, — выпалила девочка во всеуслышание.

А Глеб потрепал по голове сына:

— Ну, как дела, мужик?

— Пап, ты представляешь, нам в школе сказали, — начал он рассказывать, когда они наконец двинулись к выходу. — Что мы к концу года должны читать в минуту не меньше ста слов.

— Так бабушка сказала, ты читаешь сто двадцать, — остановилась Катя, не сводя глаз с сына, и забрала у Глеба дочь, не заметив, что та уже развернула подтаявшую в кармане конфету.

— Ну да, — восхищённо развёл руками Ванька и хихикнул. — А год-то только начался!

— Маша! — схватила Катя цепкую ладонь пятилетней дочери, но уже было поздно. Тягучая масса из её рук влипла в длинные Катины волосы. — Глеб, забери её!

— Не-а, — сделал Глеб демонстративно несколько шагов прочь, прихрамывая и опираясь на свою палку. — Я тебе говорил, не распускай. А ты — интервью, пресса. Звязда!

Передразнил он движение, каким она обычно откидывала волосы, и увлёк за собой сына.

— Маша, что ты делаешь? — кинулась Кате на помощь мама, когда Маша уже облизывала руки. — Прямо не девочка, а медведь-сладкоежка. Вот где ты взяла эту конфету?

— В ка ль мане, — созналась она и предъявила ещё одну, такую же растаявшую.

Катя полезла за влажными салфетками, покосилась на мужа и злорадно улыбнулась.

— Что от тебя хотел этот журналист? — мама тёрла испачканные ладошки внучки.

— Ты на свой-то костюм посмотри! — всё же крикнула Глебу Катя, когда он здоровался за руку с Андреем, а потом только ответила: — Да всё как обычно, мам. Всё, как обычно.

— В биографии твоей ковырялся?

— Да. А Стефания где? — она убирала со своих волос остатки шоколада.

— Она в общежитие заселяется. А Карина с дочкой в машине. Она же в Москве ветеринарный центр собирается открывать. Говорила тебе?

— Ещё нет. А Стеф куда поступила?

— Так на ветеринара, — улыбнулась мама. — Слава богу, передумала с романами. Да, Андрей?

— Привет! — Андрей чмокнул Катю в щёку. — Хватит нам одной писательницы.

— Знаешь, давно хочу тебя спросить, — Глеб обернулся, прервав их разговор. Он пытался оттереть с костюма следы другой Машкиной конфеты, сдвинув на лоб очки. — Может, третьим всё же будет мальчик?

— Ну, не знаю, — наконец отчистив волосы, Катя стягивала их резинкой в хвост. — Помнится, ты обещал мне двух.

— Я тебя умоляю, — сложил Глеб ладони в молитвенном жесте. Трость качнулась в сгибе его локтя. Он покосился на Машку. — Ещё одну такую девочку я просто не выдержу.

Маша звонко засмеялась, громче всех.

— И ещё одну писательницу — тоже, — погрозил он дочери пальцем.

Но, глядя в его смеющиеся глаза и на тонкий шрам, что так и остался на его щеке, Катя подумала о том, что выдержит. Обязательно выдержит.

Потому что, какими бы словами мы не наполняли свои письма, или дневники, или книги, главное, что в любимых глазах всегда будет то, что ни в одну книгу никогда не войдёт.