Карина Хелле - Любовь по-испански

маллет и начинает фотографировать, начинают мелькать вспышки камеры.

Я немедленно загораживаю собой Хлою Энн от вспышек, объектива, и мне слышно

ее испуганное хныканье.

— Убирайся на хрен! — раздраженно говорю фотографу, вытягивая перед собой

руку. Больше всего я не хочу, чтобы из меня вылился поток бранных слов, но учитывая, что я только что сказал, то немного кривлю душой. Все-таки, эта ситуация требует к себе

больше внимания, чем другие.

— Мистер Казаллес, ваша дочь подвергается насилию?

Этот вопрос застает меня врасплох настолько, что у меня отпадает челюсть и я

могу только моргать, пока вспышка не ослепляет меня снова.

— Я прошу, на хрен, прощения? — Это уже слишком, чтобы сдержать

ругательства.

— Ваша дочь, — продолжает мужчина. Щелк. Щелк. Щелк. — Она плакала, была

расстроена, когда я видел ее в последний раз. Ваша девушка ее обижает?

— Какого хрена? — кричу я, замахиваясь кулаком, Хлоя Энн плачет. Я быстро

хватаю ее, пытаюсь разблокировать машину, усаживаю дочь и закрываю дверь, тонированные окна защищают Хлою Энн от этой сцены.

Я крутанулся, чтобы посмотреть на него, как на злоумышленника.

— А теперь, пожалуйста, какого хрена ты несешь? Никто никого не обижает. Моя

девушка забирала мою дочь из дневного лагеря. Они ходили поесть мороженое. Моя дочь

была расстроена из-за чего-то, как это бывает у маленьких девочек, а ты, козел, решил, что это было самое, блядь, удачное время сделать чертову фотографию. Если кто-то кого-

то и обижает, так это ты. Преследуешь меня в каждом гребаном месте, куда бы я ни

пошел, терроризируешь меня, мою девушку, мою дочь. Ты отвратителен. — Я

поворачиваюсь и кладу руку на дверную ручку. — И, если я увижу тебя снова, я оторву

тебе башку.

Фотограф на время прекращает снимать и этой паузы достаточно, чтобы я

повернулся посмотреть на него. Он глазеет на меня со странной улыбкой на лице. — Вы

угрожаете мне, мистер Казаллес? — спрашивает он. — Думаю, Вы могли бы. Мистер

Казаллес угрожает местному журналисту, стоя на пороге очередного кризиса среднего

возраста. Почему бы Вам не облегчить мне задачу и не рассказать, на какую киску вы

собираетесь променять вашу.

Я не думаю и почти ничего не чувствую, а просто бью.

Я умудрился не зацепить камеру, когда мой удар пришёлся точно в его нос. Я

всегда был достаточно метким. Он вскрикнул от боли, его камера соскользнула и

разбилась о землю. Не думаю, что когда-нибудь чувствовал себя так удовлетворенно, но

это продлилось всего мгновение, пока не услышал, как в машине плачет Хлоя Энн.

Я действительно облажался в этот раз. Я слышу голоса вокруг меня, некоторые

принадлежат матерям из дневного лагеря, которые видели всю потасовку. Надеюсь, они

видели все, что предшествовало удару, но зная об их несгибаемой мстительности, вероятно, в этом не было бы разницы.

И тут я запаниковал. Пока фотограф, держась за нос и осыпая меня ругательствами, поднимает разбитую камеру, я забираюсь в машину и быстро запускаю двигатель. Я

выгоняю машину с парковки, когда Хлоя Энн всхлипывает на заднем сидении, и

выруливаю на дорогу.

Я оставил этот инцидент позади, но знаю, что он меня не оставит.

Когда я вернулся домой, то увидел записку Веры, в которой она ставит меня в

известность, что вышла на короткую прогулку. Хлоя Энн уже успокоилась и я пытаюсь

объяснить ей, почему папочка сделал то, что сделал. Это сложно, потому что я

воспитываю в своей дочери способность встретить достойно все сложности, которые

подкидывает жизнь, без применения силы или потери хладнокровия. Я не хочу, чтобы она

верила в то, что нормальным поведением является навредить человеку, обидевшему тебя.

Мне кажется, я достучался до нее; она выглядит понимающей, кивая своей

маленькой головкой и глядя на свои маленькие ручки.

Когда Вера возвращается, то сразу замечает, что что-то не так. Слава Богу, Хлоя

Энн теперь улыбается и не выглядит затаившей на Веру обиду.

— Я облажался, — говорю я Вере и понимаю, насколько подавлено звучит мой

голос. Она меняется в лице, хватает меня за руку и ведет к дивану. — Расскажи мне, —

просит она, присаживаясь, и тянет меня сесть рядом с ней.

Зная, что Хлоя Энн занята раскраской и в любом случае не понимает английского, я начинаю свой рассказ с момента приезда в дневной лагерь, затем рассказываю о том, как

имел дело с теми ужасными женщинами, заканчивая тем, как скрылся с места