Наоми Олдерман - Неповиновение

Пришло время поливать водой. Довид поднялся с места и вместе с Ньюманом начал наполнять большие эмалевые кувшины. Каждый брал по кувшину и поливал, один за другим. Поток воды должен быть непрерывным, а второй кувшин начинаться до того, как закончится первый. Если случался промежуток, даже на мгновение, нужно было начинать сначала. Для такой работы требовалось достаточно физической выносливости. Когда Довид поднимал кувшин до уровня своего плеча, головная боль начала пульсировать снова, громко, прямо над правым глазом.

— Все нормально? — спросил Ньюман.

— Я готов, — ответил Довид и медленно кивнул, чтобы не потревожить свою боль.

Вода заструилась по лицу, груди, рукам и ногам. Довид посмотрел на лицо старика под живой водой. Оно выглядело весьма мрачным, как будто его голову посещали беспокойные мысли.

— Довид!

Довид поднял голову и увидел, что кувшин Ньюман почти опустошен — осталось всего пару капель. Он не успевал подготовить свой кувшин, чтобы начать поливать из него. Поток воды, омывающий тело Рава, прекратился. Комната погрузилась в тишину. Ньюман сказал:

— Ничего, ничего, Довид. Ты устал. Начнем сначала. Мы с Реувеном будем поливать.

Чувствуя себя дураком, Довид оглядел лица мужчин вокруг него. Все они были истощенные и желтоватые, но не такие уставшие, как у него; все же они не сидели с Равом всю ночь. Было бы так легко просто сказать: «Да, я пойду домой, посплю час или два». Он вернется на кладбище позже, к похоронам. Эсти будет дома, она сделает ему куриный бульон. Какой муж откажется провести пару часов с женой в такой момент?

— Нет. — сказал он. — Нет. Начнем сначала.

В этот раз Довид поливал первым. Когда его кувшин стал пустым, Ньюман был готов и начал поливать в тот самый момент, когда поток превратился в маленькую струю. Довид чувствовал, как его головная боль мягко пульсировала, тише с каждым ударом, пока наконец не прошла, и он не стал, как и Рав, тих и спокоен.

Мужчины вытерли тело Рава большими тонкими полотенцами и начали его одевать. Было подготовлено льняное одеяние, которое скоро будет надето в первый и последний раз. Сначала они поместили на его голову льняной головной убор.

Когда Довид впервые посетил таhapy, он подумал, что у тела, на котором только головной убор, был какой-то сверхъестественный вид, ужасающий своей анонимностью. Теперь он же увидел красоту в таком порядке одевания. Как только голова была покрыта, тело теряло силу своей личности; оно превращалось в святой объект, который будет устранен с уважением и почетом, так же как древние свитки Торы хоронят в земле, когда они больше не пригодны для чтения. Начать с покрытия головы было правильным; после этого все остальное стало проще.

Ньюман помог приподнять бедра покойника, чтобы Риглер надел на него льняные брюки. Не произнося ни слова, Левицкий принялся завязывать узел на брюках. Риглер аккуратно поместил ноги в сшитые на концах штанины. Риглер и Ньюман натянули белую футболку и пиджак.

В этот момент голова, спрятанная в капюшоне, издала небольшой стон — тяжелый вздох, какой делают старики, когда движения приносят им боль. Ньюман, сложив руки на брюшной полости мертвеца, поджал губы.

— Вероятно, — мягко сказал Левицкий, — не стоит так сильно давить на грудь, Ашер.

Ньюман кивнул и аккуратно подвинул руки так, что теперь он поддерживал тело под мышками. Больше мертвый мужчина не издавал звуков, когда на его белой футболке и пиджаке таким же особым образом завязывали узлы.

Теперь тело было полностью покрыто. Рукава пиджака были тоже сшиты на концах, как и брюки; и руки, и ноги были скрыты из вида. Левицкий наклонился, чтобы завязать последний узел на поясе. Он приостановился. Его пальцы дрожали, колеблясь перед последним креплением. Все еще согнувшись, он поднял голову, чтобы взглянуть на Довида.

— Довид, — сказал он, — будет правильнее, если ты завяжешь последний узел. Ты здесь самый близкий его родственник.

Левицкий отодвинулся от облаченного в белое тела, и Довид подошел ближе. Он взял в руки концы белых льняных веревок. Это был финальный узел в виде трехсторонней буквы «шин», первой буквы одного из имен Всемогущего. Как только узел завязан, это нельзя отменить. Он много раз завязывал такие узлы раньше, но почему-то не хотел начинать в этот раз. Этот узел означал бы конец, этот узел, который уже нельзя будет развязать, это действие, которое нельзя будет отменить. Как только он сделает это, больше не будет места отрицанию; что-то изменится. «Ладно, — сказал он самому себе, — да будет так. Ничто не может вечно оставаться неизменным. И он завязал узел.