Наоми Олдерман - Неповиновение

Пока они стояли в ванной комнате и ждали, пока сопровождающая отведет их к бассейну с очищающей водой, мать Эсти перечисляла все еще не выполненные задания, отсчитывая их одно за другим на пальцах: проверить цветы, договориться с поставщиками трапезы, подшить низ платья, возвести цветочный барьер между мужской и женской сторонами. Эсти хотелось, чтобы ее мать перестала говорить об этих мелких заботах, и чувствовала вину за то, что ей этого хотелось. Наконец, мать заметила, что Эсти не участвует в обсуждении этих проблем, и тоже замолкла.

Мать взяла Эсти за руку и погладила ее кончиком пальца. Она улыбнулась самой себе секретной материнской улыбкой и, все еще держа руку Эсти, сказала:

— Тебе может сначала не понравиться. — Эсти молчала. Ее мать продолжила. — Для мужчин и женщин это по-разному. Но Довид… Он добрый парень. Просто… — Мать подняла взгляд на нее. — Будь к нему добра. Для мужчин это важнее, чем для нас. Не отталкивай его.

Эсти подумала, что поняла. Ей было двадцать один, и эти слова, описание ее обязанностей как жены, повисли на ней. В тот момент она представляла, будто поняла все, что от нее требовалось, и знала обо всех подводных камнях. Она торжественно кивнула в ответ на слова матери.

Когда сопровождающая отвела их в бассейн миквы, Эсти тайно обратилась к Всемогущему. Она сказала: «Пожалуйста, Создатель, очисти меня и сделай меня целой. Убери во мне все, что неприглядно тебе. Я забуду все, что я сделала. Я буду другой. Освяти мой брак и позволь мне быть такой же, как другие женщины». Она помнит, как заходила в микву, и ее кожа казалась пористой, и вода влилась в нее, как Тора, как жизнь. Она знала, что все будет хорошо.

Но в последние годы у нее лишь получалось выговорить первые слова ее молитвы. «Пожалуйста», — говорила она мысленно, когда заходила в воду, — «пожалуйста». Каждый раз она хотела продолжить молитву, но не знала, о чем попросить.

Эсти поняла, что уже слишком долго стоит в воде неподвижно. Сопровождающая, женщина средних лет, смотрела на нее с любопытством. Эсти сделала вдох и окунулась в воду. Прижав колени к животу, она подскочила вверх, оторвав ноги от плитки. Она чувствовала, как струи воды стекали с волос по лицу.

По пути домой, теплая и с мокрыми волосами, Эсти думала о Довиде, находящемся с Равом, читающем псалмы, как он часто делал, прося о его выздоровлении. Она подумала, что, возможно, ошибалась насчет того, что ничего не изменилось; все было прежним, но все было другим. Довид читал те же псалмы, но за мертвеца, а не за живого. Она сходила в микву, чтобы очиститься для своего мужа, но теперь Ронит возвращается домой. Идя домой под убывающей луной, Эсти слабо ощущала смену течения.

Утром мужчины из Хевра Кадиша начали свою работу. Их было четверо: Левицкий, Риглер, Ньюман и сам Довид.

Довид всю ночь сидел рядом с телом, читая псалмы. В его висках начала пульсировать небольшая головная боль. Он обратился к боли, спрашивая о том, какова ее природа. Боль ответила одним маленьким прикосновением. Тогда хорошо, не очень серьезно, просто признак усталости. Он сел, пока мужчины начинали обнажать тело и очищать его.

Левицкий был небольшой человек с усами и толстыми очками. У него и его жены Сары было четверо сыновей. У мужчины были ловкие, быстрые пальцы и легкость прикосновения. Ньюман, возрастом в тридцать с чем-то лет, был пухлый, задумчивый и спокойный. Он был силен; ему часто приходилось поднимать и носить, поддерживать или передвигать мертвеца. Риглер был выше, тоньше, и быстро сердился. Его щеки были вечно красные, а глаза бегали туда-сюда. Однако он был наблюдателен и часто выполнял задание до того, как необходимость в этом увидели другие.

Они и раньше работали над многими тahapoт, эти мужчины и пятеро или шестеро других волонтеров для этой торжественной задачи. Каждый знал, какую работы необходимо было сделать. Они работали почти в полной тишине, только маленькое помещение на кладбище иногда издавало звенящие звуки, слышные только во время коротких уверенных движений.

Риглер расчесал волосы Рава, подбирая каждый упавший. Левицкий осторожно держал каждый палец по отдельности — так как запрещено держать мертвеца за руку — и подстригал ногти. Довид наблюдал. Задача не была ему знакома. Он заметил, что, пусть пальцы Рава выглядели немного жесткими, но и его острые пожелтевшие ногти были такими же. Когда Риглер завершил расчесывать его волосы, они положили их в мягкую землю, подстилающую гроб. Каждая частичка тела должна быть похоронена. Ни волос, ни ноготь не может быть оскверненным.