Владимир Короткевич - Идиллия в духе Ватто

— Граждане пассажиры… советуем использовать эту возможность… советуем использовать…

И вдруг он сказал, глядя прямо ей в глаза:

— А ты мне не веришь. Ты думаешь, я просто не люблю тебя после того, что было.

Она пристально посмотрела на него:

— Нет… теперь верю.

— Граждане пассажиры… — дребезжал голос в репродукторе.

И тут он посмотрел на девушку, будто впервые увидел ее. Увидел, как она вся дрожит от холода. И острая, ни с чем не сравнимая боль резанула его по сердцу.

— Едем ко мне. Мы сегодня не дождемся поезда. Переночуешь у меня.

И почти бегом повел ее к остановке такси.

Когда они вошли в комнату, девушка бессильно опустилась в кресло. Он щелкнул выключателем — и за окном сразу весь мир окутало мраком и неуютно потемнели стволы наполовину голых деревьев.

Она дорожала, сидя в кресле. А он запер дверь, быстро включил рефлектор — в комнате было холодновато, потому что еще не начали топить, — и вытащил из шкафа шерстяной пуловер.

— Прочь это, — сказал он, вставая перед ней на колени.

Он отбросил туфельки в сторону и закутал ее ноги, с мучительной жалостью чувствуя, какие они холодные.

Потом поспешно налил ей стакан вина, открыл письменный стол. По комнате разлился приятный, совсем домашний аромат сада. Он вытащил весь ящик, наполненный зеленовато-восковыми яблоками, и поставил перед ней.

— Выпей. Ешь, — сказал он.

Они молча пили. В неприкаянном мраке за окном, за шумной темнотой парка дрожали городские огни.

И обоим казалось, что это не тот неуютный, и родной, и угрожающий город смотрит в их окно, а просто заброшенный хутор где-то на краю земли, и топится печь, и грустит в саду заброшенный шалаш сторожа, и сильный запах яблок, отдающий вином, наполняет все вокруг. Эта иллюзия счастья, невозможного теперь для них, была такой мучительной, что она сказала:

— Покажи мне свои работы.

Он даже с какой-то радостью раздвинул шторы.

И она невольно подалась назад: с полотна, стоявшего перед ней, лился такой тревожный красный свет, что хотелось закрыть глаза.

Она поняла, что этот отблеск угрожающего не мог быть обычной зарей.

Все было просто: насыщенное красным небо, багровое отражение в спокойной воде, склонившаяся под собственной тяжестью камышинка, перечеркнувшая горизонт. Становилось жаль чего-то, что-то угрожало, зарождалась в сердце неумолимая любовь.

— Это называется "Родина", — сказал он.

— Так еще никто не сумел, — сказала она.

— А вот еще.

Она увидела скособочившийся угол дома, окно, из которого, как флаг, вырывалась форточка, — видно, по комнатам гулял сквозняк, — двух собак, которые пили воду из продырявленного водостока. В стороне третий пес, испуганно озираясь, рыл себе в земле нору.

— Это называется "Война"? — спросила девушка.

— Да.

Потом была безграничная гладь воды, всемирный потоп, а над ним юноша, вздымающий на руках потерявшую сознание девушку. Вода все прибывала, и на лице юноши можно было прочитать: "Любимая, дыши, пока мои губы не скрылись под водой". И еще будто читалось: "Я не боюсь тебя, бог! Потому что я человек. Даже перед смертью".

Потом были другие полотна: люди с натруженными руками, шахтеры, крестьяне, молодые или старые, добрые или злые, но все — человечные.

— Я ненавижу смерть, — сказал он, — я ненавижу ее.

— А как ты сражаешься с нею?

— Смотри.

На новом полотне был лес, светло-зеленый, пронизанный солнцем папоротник. И в нем, будто в зеленых облаках, будто совсем не касаясь земли, столкнулись два могучих коня, сцепились в последней схватке два всадника.

Это было выполнено с такой дикой экспрессией, с таким драматизмом, что помимо воли приходила мысль: один из них, тот, что в черном, никуда не убежит.

Это Ян Прекрасный добивал Болотного Властелина.

Девушка вздохнула:

— Ты знаешь, что ты гений?

— У меня нет времени для того, чтобы стать им.

И, опустив штору, словно отрезал:

— Спи.

— Подожди, я еще побуду с тобой… Немножко. Я не хочу спать.

— Хорошо, — у него загорелись глаза. — И я тоже.

Они еще около часа разговаривали. И это были воспоминания, слова о прошлой любви, о том, что каждый из них пережил потом.

После этого он отбросил угол одеяла, поправил прохладную простыню, взбил подушку.

— Укладывайся. Я у соседа, за стеной. Его нет. Если что — постучи.

Она вопросительно смотрела на него. Он поставил на ночной столик графин с водой, тарелку с яблоками.

— Пижама в шкафу, если хочешь.