Julianne von Petras - Сон Атлантиды. Прокати меня на сфинксе

Внезапно она увидела цветущий сад, окутанный розовой дымкой. Запахи и звуки, доносившиеся оттуда были неземными, они были новыми, неведанными, прекрасными, они манили и влекли её с неодолимой силой. Она снова перестала быть собой, все мысли её куда-то исчезли, сознание отключилось, и лишь одно желание владело ей: соединиться с садом, слиться с ним воедино, навсегда, навеки. Сад манил её кажущимся блаженством.

Вдруг мысленный запрет – холодный, пробуждающий – пронзил её мозг, наподобие ледяной иглы, вызвав ощущение боли и ужаса, и она, ничего ещё не успев понять, вновь оказалась на скамейке.

«Мне, наверное, дано только видеть другие миры, а не оставаться в них, – с горечью думала Ленка, – а может, это сама смерть, горькая и манящая, раскрывала мне свои опиумные объятия».

Она постаралась избывиться от этих мыслей, объяснения которым никогда не могла найти. Вероятннее всего, в тех мирах она была лишь случайным гостем, чужой сущностью, которую не пропускали дальше и игнорировали. Елена, однако, была счастлива, что ей посчастливилось хотя бы издали увидеть и почувствовать их.

Конечно, осторожнейшая из Ленок никогда и никому ничего про эти полёты не рассказывала, понимая, что никто и никогда ей не поверит, не воспримет её рассказы всерьёз, сочтут их бредом больного ума. А уж если её признают невменяемой, то не видать ей миллионов семьи фон Штольц как своих ушей, а с миллионами, жизнь её была намного легче, прекрасней и удивительней. Жизнь без забот, вызывавшая у неё странное чувство вины, ощущение невостребованости, ненужности и оторванности от жизни, позволяла ей, тем не менее, лучше ощущать свой внутренний мир, сконцентрировавшись на своей душе.

Она вернулась в отель, где ей вежливо поклонился портье, стоящий у входа. Он, естественно, также был и швейцарцем или швейцаром, ведь именно так величала Екатерина Великая, Императрица всея Руси, охрану своего дворца, так красиво несущую службу; всех этих выходцев из нищей, отсталой, аграрной и ничем не интересной страны в центре Европы. Может, в языке того времени ещё не было слова швейцарец, а может, императрица ленилась такое длинное слово, обозначающее столь незначительный для неё предмет, произносить. Не знаю. Факт тот, что с тех пор так и повелось на Руси, всякого, кто на двери стоял, этим словом именовать. Не разобравшись до конца в его значении, жители одной шестой продолжали его применять. Но Елена фон Штольц, сама швейцарка, не могла позволить себе так неразборчиво обращаться к своим согражданам. Поэтому находила французское слово «портье», что можно перевести как «дверной», более к данному образу подходящим.

Рецепционист весьма любезно поприветствовал её со скрытой подобострастностью. Эта подобострастность как раз и нравилось ей тем, что была ненавязчивой, почти незаметной. В ней не было ничего от восточного коленопреклонения, столь уважаемого её бывшими соотечественниками, любившими таким образом отдавать должное тому, кто занимал более высокое положение.

В Швейцарии никогда не существовало рабства, поэтому почтение здесь выражали достаточно сдержанно, не теряя достоинства, без лишнего раболепия.

Она прошла в каминный зал холла и расположилась там в одном из уютных кресел, в изобилии расставленных повсюду. Тотчас неизвестно откуда перед ней материализовался официант в безупречной униформе.

– Est que Madame désire quel que choses? – любезно осведомился он, слегка наклонив голову.

– Un peu de champagne, vous est gentille, – максимально томно и аристократично ответила она.

Не прошло и нескольких минут, как перед её креслом возник небольшой старинный сервировочный столик из дерева вишни, украшенный инкрустациями тонкой ручной работы. В вазе из дорогого порцеляна красовалась нежная розовая роза, рядом, на подставке, серебряное ведёрко со льдом, накрытое салфеткой.

Она томно отпила из высокого тонкого хрустального бокала и прикрыла глаза, чтобы лучше ощутить вкус дегустируемого напитка.

– C’est bon, – наконец вынесла она свой вердикт, открывая глаза.

Пристальный взгляд одиноко сидящего на другом конце зала месье внимательно следил за каждым её движением.

Елена же не обращала внимания ни на кого, любуясь окружающей её обстановкой. Обстановка же была тем, что называется ненавязчивой роскошью: мягкие кресла и диванчики с обивкой из плотного шелка приятных неброских расцветок, с резными ножками тёмного дерева, низкие столики того же дерева, огромный, пылающий жаром камин тёмно-бордового каррарского мрамора, отделённый от зала золотистой витиеватой старинной решеткой. На камине, строго симметрично, стояли две великолепные вазы тонкого китайского фарфора, с затейливыми рисунками, расписанные непревзойденным мастером вручную. В глубине зала огромный старинный рояль таинственно подсвечивался свечами, стоящими в массивных бронзовых канделябрах.