Тони Парсонс - Семья

— Забавно, не правда ли? В наше время люди вообще не задумываются о детях в… как бы это сказать?.. в детородном возрасте.

— Истинная правда, — согласился Паоло. — Посмотри вот на Кайли Миноуг. Твою соотечественницу.

— Да благословит ее Господь.

— Разумеется. Но я говорю о другом. Все считают ее самой желанной женщиной на планете. А ей сколько лет? Далеко за тридцать?

— Какое это имеет значение?

— Она выглядит фантастически! Тут нет никаких сомнений. Любой мужчина в нашей стране… ну, в общем, ты сам понимаешь… И тем не менее. Она женщина в зените славы. Выглядит потрясающе. А что насчет ее яйцеклеток?

— Яйцеклеток Кайли Миноуг?

Паоло кивнул головой.

— Яйцеклетки Кайли Миноуг далеко не первой свежести. Их можно считать пожилыми. Знаешь ли ты, что происходит с яйцеклетками женщины после тридцати пяти лет? Ничего хорошего. Вот вокруг этого и весь сыр-бор. В этом смысле Кайли уже не может рассчитывать на первый приз. Кстати, она, кажется, хочет иметь детей? Только не может найти подходящего мужчину?

— Вот в этом и вся проблема с современными девушками, — поддакнул Кирк, принимаясь за пиво. — Свои детородные годы они проводят с теми, кто им не особенно нравится.

Официантка собрала кружки и в который раз вытерла стол.

— А у ребенка еще зубки резаться начнут, — констатировала она.

Накануне выписки из больницы Меган получила фотографию своей дочери, вставленную в рамку с надписями: «Меня зовут…» и «Я вешу…». На месте имени кто-то вписал слово «Поппи», а вот на месте веса никто ничего не вписал. «Потому что тут нам нечем хвастаться», — подумала Меган.

На фотографии Поппи выглядела древней старушкой: маленькая, морщинистая, завернутая в зимнее одеяльце. Глядя на нее, Меган думала: «Моя бедная крошка! Какая ты на самом деле?»

В дверь кто-то легко постучал, и затем в палату просунулось сильно накрашенное лицо Оливии.

— Тук-тук, есть кто дома?

— Ты видела ребенка?

— Мельком. Она потрясающая. — Оливия тронула дочь за руку, тщательно избегая прикосновений к капельнице, с помощью которой Меган накачивали обезболивающими препаратами. — Главное, как ты, Меган?

— Швы чешутся.

— Надеюсь, они расположены ниже линии бикини? — озабоченно спросила мать.

— Я думаю, что до тех пор, пока я снова смогу носить бикини, пройдет целая вечность. Даже поход в туалет для меня пока еще серьезное испытание.

— Да что с тобой, девочка? Настроение не ахти? Послеродовая депрессия?

Меган покачала головой. В том-то и проблема: она сама не знала, что с ней. Кажется, такое настроение бывает у проваливших экзамен студентов. А она не привыкла проваливать экзамены.

— Мне всегда казалось, что я должна родить совершенно нормальным путем, — сказала она. — А кесарево сечение — это очень тяжело. Вытаскивают из тебя ребенка. Накачивают тебя лекарствами. Режут, как на бойне. И все теперь болит и зудит, и конца этому не предвидится.

— Не строй иллюзий относительно того, как рожают другие. Я вот родила вас совершенно обычным образом, по плану, и что же? Те же швы и растяжки. Кстати, ты уже кормишь?

— Она для этого слишком мала. Да и молока у меня немного. — Меган показала на машинку на тумбочке у своей кровати, снабженную чем-то наподобие насадки для пылесоса.

— Что это?

— Я откачиваю молоко.

— Ты хочешь сказать, что ты сперва его откачиваешь, а потом его дают ребенку в бутылочке?

— Именно так.

— Какая странная наука! Когда я кормила Кэт, эта жадная телка едва не сжевала мои соски. Но могу поклясться, что все мои проблемы начались тогда, когда она отказалась брать сосок и перешла на искусственное питание.

Меган засмеялась. Пожалуй, за все последнее время только мать смогла ее развеселить.

— Но дело не в боли, — продолжала Меган. — И не в шрамах. И даже не в том, что Поппи столько времени находится в инкубаторе. Все дело в том, что все теперь ждут, что я вот так вдруг, в одночасье, стану другим человеком. А я ничего такого в себе не ощущаю.

— А, все понятно, дорогая. Все считают, что мы в одночасье должны превратиться в любвеобильных кормящих матерей, с радостью меняющих пеленки своим отродьям. То есть против твоей Попси я, конечно, ничего не имею…

— Поппи. Ее зовут Поппи.

— Ну да, конечно, Поппи. Мужчинам разрешается включать и выключать свои отцовские чувства по собственному желанию. А для нас это считается противоестественным. Считается, что мы автоматически должны превратиться в этакую самоотверженную мать Терезу. — Оливия наклонилась ближе к уху своей дочери, словно излагала ей невесть какую ересь. — Скажу тебе одно: в том, чтобы посвятить свою жизнь другому существу, нет совершенно ничего естественного. Но не грусти: самые ужасные во всей этой истории — первые восемнадцать лет, потом будет проще.