Джеймс Уоллер - Унесенные ветром. Век XX

Он подумал, что не стоит, пожалуй, обольщаться тем ощущением, что судьба вроде бы отпустила его. Он очень хорошо знал ее коварство. Счастье никогда не бывает долговечным. В том числе и счастье от ощущения того, что у тебя никогда больше не будет несчастий.

Он закончил печатать, вынул листок, положил его на стопку таких же отпечатанных листков, спрятал стопку в ящик. Потом подошел к бару в стене, достал бутылку коньяка и, отвинтив пробку, отхлебнул прямо из горлышка Приятное тепло разошлось по телу, он почувствовал знакомую истому в уставших плечах.

Продолжая отхлебывать коньяк маленькими глоточками, Коули подошел к окну. В миле от его дома на Лонг-Айленде начиналась полоса прибоя. Океан вдали сливался с небом. Если поплыть вдоль побережья, подумал Коули, можно достичь Саванны, порта в его родном штате. Мысль эта довольно часто приходила ему в голову, когда он смотрел вот так из своего окна, выходившего на юг, и она, эта мысль, всегда по здравому размышлению занимала приличествующее ей место между романтической мечтой стареющего мальчика и блажью богатого человека. На сей раз он решил не противиться этой блажи.

Джессика Фонтейн жила в отдельном особняке, отстоящем от особняка ее родителей ярдов на сто — сто двадцать. Соснам, росшим около дома, построенного в стиле средневекового замка, было уже лет по десять. Дорогу, ведущую к особняку, покрывал асфальт. Коули даже присвистнул — только дорожного указателя, стрелки с надписью «Фонтейн-Холл» не хватает. Да, у «девочки Фонтейнов» всегда чувствовалась тяга к эффектам, ей всегда был присущ размах. Коули подумал, что он, мягко говоря, поторопился, вынося несколько лет назад приговор коммерческим начинаниям Джессики.

Коули ехал верхом на вороном жеребце по кличке Лавджой, принадлежавшему деду. Очень-очень давно у его деда была первая в его жизни породистая скаковая лошадь, которую Уэйд Гамильтон назвал Лавджоем. С тех пор он время от времени, поддаваясь воздействию воспоминании, называл так каждое удачное свое приобретение. Наверное, для Лавджоев старика Гамильтона надо было ввести нумерацию, как для монархов. Этот, на котором сейчас ехал Уильям Коули, был Лавджоем Четвертым или Лавджоем Пятым.

Он легонько сжал бока жеребца каблуками, разогнал его и, привстав в стременах, заставил перепрыгнуть через один из барьеров, установленных по бокам въездной дороги. Да, это был великолепный конь, препятствие он преодолел с ощутимым запасом.

Подъехав поближе к дому, Коули поискал, куда бы привязать Лавджоя, Ничего более подходящего, чем витая решетка на окне первого этажа, просто не попало в коле его зрения.

Он хотел уже было позвонить в парадную дверь, как та распахнулась, и на пороге предстала женщина с подкрашенными завитыми волосами, в светлой блузке и открытым воротом и синей короткой юбке. На лице женщины читалось чувство большее, чем изумление.

— Господи Иисусе, Билли! Чтоб ты пропал. Ты бы еще грохнулся с неба мне на крышу.

— Хорошо, в следующий раз так и сделаю, — пообещал Коули. — Хэлло. Мы с тобой не виделись, по меньшей мере, восемь лет.

— Девять, — быстро подсказала она.

— Вот, девять лет, а ты так приветствуешь своего старого верного друга. Ты не хочешь меня обнять?

Джессика сделала два шага навстречу и обняла его. Коули тоже обнял ее, постоял неподвижно несколько секунд, потом похлопал по ягодицам.

— Ты ничего не ощущаешь? — спросил он.

— Я ощущаю, что ты все такой же сукин сын, — ответила она, смеясь не очень веселым смехом. — Ты нисколечко не изменился. Я помню, что шестнадцать лет назад ты вел себя точно так же.

— Э-э, — Коули покачал головой. — Если бы это было так, сколького мне удалось бы избежать. Ты не приглашаешь меня в свой великолепный дом?

— Ну, куда же от тебя денешься, — сказала она с глубокой безнадежностью. — Конечно, я приглашаю тебя в свое великолепный дом.

Она взяла его за руку и вела за собой в холл. Коули почувствовал, что рука у нее горячая.

Шестнадцать лет назад мать, тоже чуть ли не за руку ввела его в дом Фонтейнов.

Холл был великолепен — витражи на окнах, кожаные диваны, бар из черного дерева, толстые ковры на полу.

— Я даже не спрашиваю о том, хочешь ли ты выпить, — Джессика уже доставала высокие стаканы, бутылку, лед.

— Что предпочитаешь — джулеп, хайбол или…

— Предпочитаю наш родной джорджианский самогон.

— Вот уж чего не держу, — она развела руками.

— Ладно, тогда предпочитаю чистое виски со льдом.